Море бьется о скалы

К его сообщению Васек отнесся скептически. Он уверял, что тут что-то неспроста, какой-то подвох. Этот гусь на пушку берет. Определенно… Подумаешь, радетель нашелся. Да откуда ему известно, что будет обыск? А что земляк? Так ему немцы и доложили…

В конце концов Васек, уступив настоянию Степана, бросил оставшиеся у него куски шлангов в яму уборной. Друзья зашли в свою угловую комнату.

А спустя каких-нибудь полчаса к выходным воротам бесшумно подкатили две легковые автомашины. Из них вылезли черные, как вороны, гестаповцы. Булькая по мутным лужам, через лагерь пробежали «на выход» запыхавшиеся боцман и унтер-офицер.

Немцы перебросились несколькими словами и грозной оравой ввалились в лагерь. Началась четкая, рассчитанная до мелочи «работа».

Ночную смену выгнали во двор, построили. Верзилы, разъясняя свои приказания тумаками и зуботычинами, заставляли пленных поочередно поднимать то правую, то левую ногу. Заглядывали на подошвы, хлопали по карманам. Остальные шныряли по комнатам. Они перевертывали матрацы, открывали котелки, ворошили тряпье, совались под нары.

Степан и Васек стояли в строю. Когда подошла их очередь, они покорно подняли ноги.

— Ап! — почти в унисон рявкнули верзилы.

Не дожидаясь тумака, друзья поспешно перебежали к тем, кто уже проверен. Там Васек подтолкнул локтем друга. В его глазах мелькнула лукавая искорка. Приятно, черт возьми, когда немцы остаются в дураках! Ишь, как стараются. Напрасный труд… Пленные сами только что обшарили барак, заглянули в каждую щелочку. Несколько человек из ночной смены не без сожаления сорвали со своей обуви подметки из шлангов. Теперь их и с собаками не найдешь. Уплыли под землю. Цыган не подвел.

Гестаповцы собрались в кучу, побормотали и пошли из лагеря. На злых лицах явное разочарование.

Унтер распустил строй.

— Пронесло, кажись… — облегченно вздохнул кто-то, когда расходились по комнатам.

Другой голос возразил:

— Не совсем… А дневная смена…

Васек вспомнил о старике, которому он подарил «материал», и в сердце больно кольнуло. Где он? Здесь его не видать. Неужели успел набить подметки?

Васек выглянул из-за угла барака. «Вороны» не уезжали. Да, они ждут дневную смену. Черт его дернул подсунуть старику подметки. Доброту проявил… Ведь Степан с Никифором говорили… Не послушал…

Васек заскочил в коридор. Когда он пробежал мимо своей комнаты, его окликнул Степан:

— Что носишься, как ошпаренный? Пойдем за баландой.

Васек не ответил. Пригнувшись, он стремительно нырнул в одну комнату, вторую, третью… Старика не было. В дневной, значит.

Васек почувствовал себя так, будто на него взвалили мешок цемента. Дрожали колени, выступил пот. Как он сглупил! А, возможно, старик не успел набить?.. Не очень-то легко лишиться пайки. Если бы так…

Тем временем наверху в темноте послышался сквозь шум дождя нарастающий гул. Колонна пленных, выйдя из одной ямы, спускается в другую — яму лагеря. Все ниже и ближе. Беспорядочно и гулко гремит по камням деревянная обувь. Простудно, «по-дурному» кашляют пленные, кричат конвоиры, подгоняя отстающих.

Гестаповцы выходят из караульного помещения, становятся в цепочку у ворот. Ждут, нацелив на дорогу зловещие взгляды.

Голова колонны выныривает из темноты, заходит под свет прожектора, останавливается. А позади, в хвосте колонны, еще громыхают шаги.

Васек снизу, от угла барака, жадно наблюдает за происходящим у ворот. Дождь толстыми струями стегает по лицу, льет за шиворот, но Васек ничего не замечает.

Первая пятерка подняла поочередно ноги и по знаку гестаповца прошла в ворота. Вторая, третья… В четвертой пятерке черный верзила хватает пленного за рукав, второй срывает с него бумажный капюшон, бьет. Пленного, как котенка, отбрасывают в сторону под охрану третьего гестаповца. Тот, проявляя рвение, тоже бьет…

Через несколько пятерок гестаповцы выбрасывают из строя еще пленного. А потом еще и еще… Ух, черт! Что творится! Васек весь дрожит. Дрожит вовсе не оттого, что промок до нитки. Неужели расстреляют?

Последняя пятерка заходит в лагерь, и у ворот появляется крытый черным брезентом грузовик. Пленных загоняют в кузов. Девять… Они карабкаются через высокий борт. Их пинают, тычут кулаками. Последними заскакивают в кузов гестаповцы. Грузовик уходит. Скрываются во тьме и легковые.

В лагере в этот вечер стояла гнетущая тишина. «Базар» не состоялся. Правда, несколько человек бродили из комнаты в комнату, спрашивая курева, но им никто не отвечал. Даже Дунька, для которого базар был родной стихией, лежал и почти все время мелко крестился — благодарил бога за то, что он пронес стороною такую напасть.

Объявили поверку. Боцман пришел на нее пьянее обычного. Собственно, он был невменяем. В угловой комнате, опираясь рукою о притолоку, комендант начал что-то говорить. Он старался привести в вертикальное положение свою головенку, но не смог этого сделать даже на короткое время — лишь закатывал под морщинистый лоб мутные глаза.