Море дышит велико

«Я привык за это время и к снежным зарядам, и к холодному мерцанию северных сияний (сияний впрочем, Артём ещё не видел, но как без них обойтись?), которые так непохожи на бархатные южные ночи. Полюбил я и суровое студеное море отважных «груманланов» — первооткрывателей Шпицбергена. Полюбил его безлюдные берега, его коварные слишком коварные рифы и жестокие норд-вестовые ветра».

Тут Чеголина взяло сомнение, как можно полюбить рифы, да ещё «слишком коварные»? Но без этого письмо получилось бы недостаточно убедительны! В конце концов, настоящий моряк, наверное, может позволить себе полюбить и рифы.

«Сегодня мы только что возвратились из сложного и дальнего похода. Ночное солнце ласковыми косыми лучами освещает уютный портовый городок. Длинные тени тянутся по причалам, по скалам с ржавыми пучками мха. А море замечательно. Если у самого борта оно походит на плохое зеркало, такое же зеленое и кривое, то чуть подальше солнце подсинивает его, и от этого голубеет бледное полярное небо».

Пора было переходить к поступкам. Только для наглядности следовало употреблять хорошо известные адресату понятия. Взять, например, кавказскую зурну. Её тягучие звуки наверняка похожи на свист штормового ветра. Чеголин добавил к зурне соленые брызги, дьявольский хохот, девятый вал и остался удовлетворен: получилось убедительно и достаточно жутко.

В этот момент в дежурной рубке раздались пять коротких звонков. Пять! Они означали, что к «Тороку» приближалось очень высокое начальство. Лейтенант опрометью выскочил на палубу и замер рядом с вахтенным у трапа, сжимая в руке свисток. Прибежал и старпом. На торжественный ритуал встречи флагмана не вышел только дежурный по низам старшина второй статьи Мыльников. Щеголеватый Богдан Мыльников заведовал центральным артиллерийским постом, но Чеголин ещё плохо его знал, занимаясь в основном комендорами. Однако старпом не заметил отсутствия старшины, а белоснежный «Орленок» под флагом командующего флотом прошел мимо сторожевого корабля.

Вернувшись в дежурную рубку, лейтенант перелистал графленые страницы вахтенного журнала» но своего письма не нашел. Досадно было потерять такой замечательный треп. В другой раз ни за что такое не сочинить. Артём шарил по карманам, заглянул под стул, не понимая, куда сунул листочки…

Перед отбоем матросы обычно перекуривали на шкафуте. На сей раз там стоял такой гам, что Чеголину пришлось вмешаться.

— Товарищ лейтенант, — обратился к нему старшина первой статьи Рочин. — Мы рассуждаем, что такое «зурна»?

— Народный музыкальный инструмент.

— Вот и я говорю, вроде дудки, — вставил Слово Мыльников. — А Рочин думал, что это штормовой сигнал.

Старшины почтительно слушали разъяснения. Только чуть заметная усмешка застыла у Мыльникова в нагловатых глазах. Лейтенант посмотрел на него и вдруг догадался. Вот кто стащил недописанное письмо. Его читали вслух и смеялись.

— Пустой болтовней занимаетесь, а службу несете плохо. Почему не вышли для встречи командующего?

Мыльников оправдывался, а у Рочина приподнялись уголки рта. Болтовней-то занимались не они, а скорее сам командир боевой части, да ещё в письменном виде.

— В носовом погребе, — накинулся лейтенант на Рочина, — опять кавардак, куски сала и мышеловка. По два наряда каждому… Займитесь службой, вместо того чтобы лясы точить.

Начало было положено, и всю следующую неделю Чеголин вел борьбу с ехидными улыбками. Конечно, наказания распределялись им во имя службы. Но служба почему-то налаживалась со скрипом. Разве только теперь матросы предусмотрительно переходили на другой борт, едва их командир появлялся на палубе.

А неотправленное письмо в конце концов нашлось. Его передал Чеголину помощник начальника политотдела по комсомолу.

— Плюнь и не расстраивайся, — дружески посоветовал при этом Виктор Клевцов. — Ничего там особенного нет. Насчет кривого зеркала подмечено точно, Продолжай, если хочешь. Только лучше писать в каюте.

Лейтенант. Клевцов оказался замечательным парнем. Веселый, круглолицый, он любил толкаться среди матросов и разговаривал с ними запросто. Виктор был в курсе любой мелочи, но где нашлось письмо Чеголина, не объяснил, а только со смешком добавил:

— Знаешь флотскую поговорку: «Шилом море не нагреешь»?

— В смысле теплоемкости шила или его заточки? — хмуро пошутил Артём, с остервенением раздирая злополучные листки. И вообще, по его мнению, политработники слишком часто применяли народную мудрость.

Год 1942-й. Сладким будешь — проглотят

«Берега губы Маттивуоно большей частью приглубы, и чисты от опасностей» — так утверждает Петр Осотин часто бывал здесь раньше и, как боцман знал, что губа совершенно открыта ветрам с норд-веста, а при восточных, остовых, здесь случаются сильные шквалы, налетающие через волок— низменный перешеек полуострова Средний. «Охотник» обычно становился на якорь неподалеку от вершины губы. Отдавали две смычки якорной цепи. Этого было достаточно, хотя грунт, песок с камнем, для якоря не самый хороший.