Море и плен (СИ)

— Каждый из нас перенес не мало в жизни — говорил Боброву один из моряков — и если каждый бросался бы в пучину или вешался, чтобы оно получилось? Пусть наши комиссары это делают и политруки, а нам жизнь еще пригодится.

После этих бесед, Бобров как видно опомнился от своих мрачных мыслей и даже повеселел, а однажды попросил у своих собеседников прощения за свою слабохарактерность, заявив, что он понял одно — моряку надо самому себя беречь и «е отдавать так дешево жизнь.

Видимо и матрос Севера понял, что пловучая крепость начинает, как и он, меняться. Она на его глазах походила не на корабль, а на обыкновенный выступ скалы, омываемой сильными волнами.

На Черном море погода изменчива, как и вся человеческая жизнь на земле и чем сильнее начинали ударять волны о борта судна, тем веселей становилось теперь Боброву.

Эх, это море!..

Черное морс!.. Кто его может понять и изведать?

Сколько в нем таится людской радости и еще больше разочарований в часы ветров у мореплавателей.

Да, действительно был прав матрос Войков, который напоминая о море душевно больному Боброву и сам невольно делался „больным’*.

Он вспоминал вздыхзючи: — ох, эта жизнь человеческая! Да ешс наша морская, она бурлит, как и сами волны; в ней есть и тоска и грусть, которые навязывают насильно морякам мечту и даже разочарование в самих моских делах. Я тоже, вот когда-то, продолжал Войков, любил одиночество, которое теперь на море мне страшно.

Это определение матроса неоспоримо и если кто цибуль из читающих испытывал такое одиночество, то тот и теперь далеко на чужбине поймет черноморских моряков и никогда не забудет своих оставленных друзей на Родине, а может быть и даже в родительском доме

«Юбка в море».

С назначением М. Орлова, командиром „Безымянного”, ему, как и мне были присвоены новые морские звания.

На пути следования в Севастополь, эсминец, депешей из Штаба, был направлен к берегам города Туапсе, где простоявши пять дней, получил вновь экстренный приказ — „немедленно оставить кавказские берега и следовать в турецкие зональные воды.”

„Безымянному”, как это говорится — повезло. Ему снова пришлось разрезать обратно килем водную пустыню. И на этот раз, корабль помимо мужского персонала имел на своем борту особу женского пола, молодую и миловидную девушку.

Случай в истории советизированного флота небывалый, чтобы Москва разрешила находиться на военном корабле женщине. „В наше время всякое бывает” — и это самое „всякое”, не исключило случайности моряку я юбке побывать на боевом корабле.

По официальной версии, девушка эта была прикомандирована к кораблю Центральным Комитетом Ленинского Комсомола, для организации ячейки ВЛКСМ в походе судна.

По догадкам самого экипажа, не исключалась возможность, что наша красавица являлась просто агентом Особой Службы, для наблюдения за настроением матросов.

Но так или иначе, факт был на лицо, эсминец обогатился еще одним матросом в юбке, признак по суеверию моряков — не хороший. Баба на военном корабле как и кошка, могут принести судну несчастье.