Море и плен (СИ)

Один из таких политруков, каким то образом умудрился даже выпустить летучки, в которых сообщал, как он, будучи на Украинском фронте видел, когда один из гвардейцев, в самый критический момент выкопал окопчик, лег в него и сорвав с гранаты кольцо, подорвался вместе с группой красноармейцев, но нс отдался живьем неприятелю.

Более трезвые солдаты не верили в эту летучку и доказывали колеблющимся, что такая смерть не образец героизма, что такую смерть над собой могут учинять только фанатики-коммунисты, которые в одинаковой степени боятся и Гитлера и своего „вождя”.

И если такой гвардеец и был на самом деле, то пропаганда политкомнссаров для него оказалась сильнее его совести.

При обороне Севастополя не мало погибло солдат н матросов, но ни один из них не походил на комсомоль-ца-гвардейца. Они умирали за родину, но не за Сталина.

Призывы политруков заставили и меня глубоко -призадуматься. Что выбрать — плен, страданье в плену фашистов или смерть от своей руки.

I

Ведь кончать самоубийством, нн родина, ни мой народ меня не призывал. Родина призывала защищать ее. Только защищать. А когда не стало средств и сил это делать... зачем же умирать? За кого? За Сталина?.. Ведь только он один, да его приспешники требуют нашего самоубийства.

Кто-же должен тогда попасть в плен?.. Слабые духом, не решившиеся пускать последнюю пулю в себя... Нет, гвардейцу* надо было добывать себе волю не послушанием приказу, а своей силой, волей, в равной степени как у гитлеровцев так — и у диктатуры Сталина... И мне, как командиру позорно перед своими подчиненными следовать примеру гвардейца...

Убедив себя именно с этой стороны, я не задумываясь больше отверг все доводы политруков н доказал своим товарищам, что в смерти этого гвардейца никакого геройства нс было. Умирать только по приказу Сталина граничит с сумасшествием. И если нам выпала доля такая — плен, то надо испить свою чашу до дна.

• •

Молчавшая долгое время осадная артиллерия, между Лабораторной балкой и Лотовым оврагом, до самой Килем низменности, идущей к Южной бухте, снова заговорила, одновременно с бомбардировкой с воздуха Малахова Кургана, лишив Севастопольцев последних укрытий.

Огонь обороны, по мерс разрушения наших последних укреплений, прекращался. Советские суда ушли в

море. Стало понятно, что город, по воле некоторых политических иоенноначалышков, приговорен к смерти.

Вся Приморская армия, после героической смерти Волкова, была генералом Петровым предательски оставлена и брошена во вражеский плен.