Море играет со смертью

Завтрак в отеле шел своим чередом, люди выбирали блюда у общего стола и возвращались к своим столикам. Лишь один человек никуда не спешил: худенькая девочка лет четырнадцати. Она стояла с подносом в руках, на подносе уже была глубокая миска, тарелка с булочками, стакан сока и чашка кофе. Девочке полагалось нести все это к столику, чтобы не удерживать такую тяжесть на весу, а она просто застыла. Как игрушка, у которой неожиданно кончился завод.

Люди не обращали на нее внимания, как будто она вдруг превратилась в одну из колонн, поддерживающих потолок. Они обходили ее – кто молча, кто с ворчанием, а кто демонстративно задевая, хотя места для прохода хватало. Девочка же не реагировала ни на упреки, ни на оскорбления. Ее лицо оставалось ничего не выражающим, как у манекена. Глаза, широко распахнутые и устремленные в никуда, медленно наполнялись пеленой слез.

– Это ведь плохо, да? – прошептал Марат.

– Это очень плохо, – напряженно ответила Полина, тоже заметившая девочку.

– Я ее видел раньше, она с психологами сидела… Ты с ней работала?

– Я не работаю с детьми, не мой профиль.

– Да? А какой профиль у того, кто оставил ее в таком состоянии?

– Человек – это не игрушка, которую можно за пять минут починить. Нам сейчас нужно не спорить, а увести ее отсюда как можно скорее, потом разберемся с остальным. Она вот-вот сорвется…

Но увести ее они не успели – девочка сорвалась раньше. Они только-только начали вставать, чтобы не спугнуть ее, как маленького загнанного в угол зверька. И вот тогда девочка приподняла поднос чуть выше, а потом изо всех сил швырнула на каменный пол.

Был грохот, дребезжание металла, звон стекла – и все это такое гулкое, оглушительное в тихом утреннем ресторане. Отлетел в сторону металлический поднос. Разбилась на крупные белые осколки миска, оказавшаяся в луже молока и размякших хлопьев – забавных кругляшков, похожих на миниатюрные пончики. Стакан превратился в прозрачные айсберги, проглядывающие в оранжевом море сока. Чашка кофе оказалась самой мстительной: она разлетелась на части у ног девочки, обжигая кожу горячим напитком, оставляя на память кровавый порез.

Но девочка будто не заметила ни грохота, ни крови, ни устремленных на нее взглядов. Она прижала обе руки к голове, словно закрываясь от града невидимых пуль, и крикнула:

– Почему никто не говорит мне, что происходит?!

– За мной, – коротко скомандовала Полина.

Могла бы и не говорить, Марат и сам не остался бы на месте. Он видел, что толпа уже приходит в себя после первого шока и раздражается, злится, готовится выкрикнуть какую-нибудь глупость. Наверняка обвинить и отчитать. Подростки многими воспринимаются как существа, которых можно без стеснения отчитывать, пока они еще не стали «полноценными» людьми. Марат не понимал до конца, что происходит с этой девочкой, но чувствовал: если на нее успеет обрушиться рев оскорбленной грохотом толпы, станет намного хуже.

Вот поэтому он подошел к ней одновременно с Полиной, накинул на плечи девочке собственную байковую рубашку – он вышел из отеля рано, до того, как утренняя прохлада отступила к близким горам. Девочке вряд ли было холодно, но она тут же закуталась в эту байку, как в одеяло. Полина стала с одной стороны, Марат – с другой, и втроем они направились к выходу.

Лазарет располагался в том же здании, что и ресторан. Заправлял там всем турок средних лет, с трудом изъясняющийся по-английски, а на русском знающий только слово «нет». Он выглядел сонным в любое время суток и старался сделать все, чтобы его не перехватили в кабинете. Не было его на месте и сейчас, и никто не знал, где его вообще носит. Но он и не понадобился: Марат просто взял у пожилой медсестры перевязочные материалы. Полина в это время отвела девочку на открытую террасу и вместе с пострадавшей устроилась на плетеном диванчике.

К возвращению Марата девочка смогла лишь сообщить, что ее зовут Марго, а больше ничего – она рыдала на груди у Полины, словно только этого и ждала все дни. Когда Марат видел ее в библиотеке с другим психологом, она вела себя иначе: нервно улыбалась, отводила взгляд, но оставалась собранной.

Изменилась и Полина. Сейчас, общаясь с ребенком, она уже не казалась профессионально безупречной, достаточно мудрой, чтобы не поддаваться страстям и знать все тайны мироздания. Она что-то шептала на ухо девочке, гладила ее одной рукой по волосам, а второй набирала сообщение на смартфоне. Марат сначала не понял, зачем ей это понадобилось, а потом Полина повернула телефон к нему, и он прочитал: «Ее мать зовут Лариса Сухова. Иди к спасателям и узнай, что с ней стало. Будут выпендриваться – спроси Бориса Доронина».

Марат лишь кивнул и поспешил уйти, ему так было даже легче – точно знать, что от него требуется, чтобы помочь. Девочка его ухода, кажется, даже не заметила.