Море играет со смертью

Лайла пыталась объяснить все мужу, убедить его вернуться на съемную квартиру. Но он и мысли такой не допускал, оставался на стороне семьи. Его мать была божеством, его сестры обладали непререкаемым авторитетом. Он продолжал клясться Лайле в любви и осыпать ее комплиментами. Но она уже прекрасно видела: если его мать скажет, что она дура, он тут же начнет с готовностью кивать.

Это несколько остудило чувства Лайлы, однако деваться было некуда, вся ее жизнь теперь связана с этой страной. Появление на свет сына – мужчины, наследника – ничего не исправило. Его любили, Лайлу – нет. Она была не человеком даже, а специальным существом, нужным для ухода за ребенком и зарабатывания денег. Комплименты это чувство больше не отгоняли, они вообще ничего не значили. Муж мог хоть сто раз назвать ее первой красавицей мира, это не отменяло того факта, что в зеркале она видела усталую, замученную, не по годам старую женщину.

Слушая Лайлу, Полина невольно признавала, что ее собственная жизнь могла бы сложиться так же. Если бы ее брак с Петром был не игрой или забавой, а настоящей любовью, – ну, вдруг! – что бы с ней стало? Его мать не пожалела бы ее, Петр не защитил бы. Он просто не осознал бы, что ее нужно защищать… Хотя какой смысл размышлять о том, что могло быть? Полина не любила второго мужа. Она вообще уже никого не любила.

– Мне даже не позволили учить сына русскому языку, – тихо сказала Лайла. – Мне это не то чтобы принципиально было, так, почти в шутку предложила… А они налетели на меня со всех сторон! Кричали, что никогда этого не случится… Разве ж это плохо? Разве плохо знать больше, а не меньше?

Ту ссору она спустила на тормозах, но тревожный звоночек уже прозвучал. Муж каждое лето работал в отелях, и она старалась не думать, с кем и как он ей изменяет. Однако ее смирение не помогло, теперь уже и муж не считался с ней, поток комплиментов иссяк, деньги, которые она зарабатывала, воспринимались как нечто само собой разумеющееся. Когда к ней начали относиться почти как к домашнему животному, Лайла попыталась отстаивать свои права.

– Муж говорить со мной не стал, он ударил сразу. И не в пьяном бреду, как первый, а вполне осознанно. На глазах у сына, но это считалось нормой. Сыну говорили, что меня можно бить, если я заслужила. Мой малыш еще маленький был, плакал, хотел меня защитить… Меня заставляли говорить ему, что все в порядке, папа прав, я действительно сама виновата. Я пыталась вразумить их, угрожала даже… Мне сказали, что если я не прекращу, сына у меня заберут, что прав у меня куда меньше, чем я имела глупость поверить.

Тогда Лайла и решилась на побег. Она никому ничего не говорила, усвоила уже, что доверять нельзя… А они все равно поняли. То ли по показательному смирению, то ли по новой уверенности во взгляде. Муж впервые избил Лайлу просто так, даже не называя причину. Свекровь забрала и порвала ее паспорт.

И снова Лайла не сдалась. Во время очередной прогулки с сыном она без вещей, в чем была, бросилась к русскому посольству и попросила о помощи.

Разразился скандал, но не слишком громкий. Скорее, позор местного уровня для семьи мужа. Он и его родственники были недостаточно важны для того, чтобы за них вступались влиятельные люди. Тут его побои даже пошли Лайле на пользу: она выглядела как женщина, которую нужно спасать. Сначала ее укрыли от назойливого внимания родни супруга за посольским забором, а потом и вовсе сделали ей и сыну документы и отправили в Россию.

Тогда Лайла торжествовала, ей казалось, что отныне начнется новая жизнь – уже третья для нее и вторая новая, ну так что с того? Все ведь получилось!

Но лишней она почувствовала себя и дома. Бывший муж помог снять квартиру, но в свою не поселил: дочь, колючий нервный подросток, не желала видеть на своей территории ни беглую мать, ни чернявого братика, как две капли воды похожего на своего отца. Подруги вроде и поддерживали, но многие – как-то по-змеиному, с осуждением, сквозящим через безобидные слова. Лайле снова и снова рассказывали, что она старая страшная дура, которая все испортила. Как будто это могло что-то исправить!

Параллельно с этим начал настоящие боевые действия турецкий муж. Он звонил ей, писал, плакал и клялся в любви. Он признавал, что сам во всем виноват, он был слепым, он заслужил наказание. Он обещал Лайле, что если она вернется, они поселятся отдельно от его родителей и обязательно будут счастливы, как раньше.

Апофеозом стал момент, когда ее на детской площадке приняли за бабушку собственного сына. Лайла решила, что зря она вернулась, она никому не нужна, да и сыну без отца не обойтись. С теми самыми документами, которые ей оформили в русском посольстве, она полетела обратно в Турцию.