Море — мой брат. Одинокий странник

Альпийский луг довел до линии лесов, как вдруг огромный ветер дунул на нас столбами ледяного дождя. – «Уже к вершине подходим!» заорал Энди – как вдруг на тропе снег, лошади месят фут слякоти и грязи, а налево и направо все ослепительно-бело в сером тумане. – «Сейчас высота где-то пять с половиной тыщ футов», сказал Энди, свертывая самокрутку на ходу под дождем.

Мы спустились, затем еще отрезок вверх, опять вниз, медленный постепенный подъем, а потом Энди завопил, «Вот она!» и наверху в горновершинном сумраке я узрел тенистую островерхую хижинку, одиноко стоящую на вершине мира, и сглотнул от страха:

«Это мой дом на все лето? И это вот лето?»

Внутри хижина была еще более убога, сырая и грязная, остатки бакалеи и журналы, разорванные в клочья крысами и мышами, пол в грязи, окна непроницаемы. – Но бывалый Старина Энди, который всю жизнь с таким вот имеется, развел в пузатой печке ревущий огонь и велел мне выставить котелок воды с чуть ли не полубанкой кофе в нем, сказав, «Кофе ни к черту, если не крепкий!» и довольно скоро кофе кипел приятной бурой ароматной пеной, а мы извлекли кружки и пили большими глотками. —

Тем временем я вылез на крышу с Марти и убрал с трубы ведро, и поставил ветряк с анемометром, а также еще несколько дел переделал – когда мы вернулись, Энди жарил «Спэм» с яйцами на громадной сковороде, и то было почти как вечеринка. – Снаружи терпеливая скотина чавкала своими ужинными торбами и была рада отдохнуть у старой загонной изгороди, сложенной из бревен каким-то наблюдателем Опустошения в Тридцатых.

Настала тьма, непостижимая.

Серым утром, после того, как Энди и Марти переночевали в спальниках на полу, а я на единственной койке в своем мумийном коконе, они уехали, хохоча, говоря, «Ну, что теперь скажешь, эй? Мы тут двенадцать часов проторчали, а по-прежнему ни шиша не видать за двенадцать футов!»

«Ей-бо, точно, как же я тогда за пожарами наблюдать буду?»

«Не переживай, мальчонка, эти тучи скоро укатятся, видать тебе будет на сотню миль в любую сторону».

Я им не поверил, и мне стало уныло, и весь день я пытался убраться в хижине либо расхаживал двадцать осторожных шагов в обе стороны у себя на «дворе» (концы его, похоже, были отвесными обрывами в безмолвные ущелья), а спать улегся рано. – Около отбоя увидел свою первую звезду, затем гигантские фантомные тучи вокруг меня взбухли и звезда пропала. – Но в тот миг мне показалось, что я узрел пасть серо-черного озера в милю глубиной, где Энди и Марти вернулись на катер Лесной Службы, который встретил их в полдень.

Посреди ночи я внезапно проснулся, и волосы на мне стояли дыбом – в окне у себя я увидел громадную черную тень. – Затем понял, что над нею звезда, и осознал, что это г. Хозомин (8080 футов) заглядывает ко мне в окно со многих миль возле Канады. – Я поднялся с жалкой койки, а под ногами мыши врассыпную, и вышел наружу, и ахнул от черных горных очерков, что великанились вокруг, и мало того, но за тучами шевелились вздымавшиеся завесы северного сияния. – То было немного чересчур для городского мальчонки – от страха, что Отвратительный Снежный Человек может сопеть мне в затылок, я юркнул обратно в постель, где с головой погребся в спальнике. —

Но вот наутро – воскресенье, шестое июля – я поразился и возрадовался, завидя ясное синее солнечное небо и внизу, как лучистое чистое снежное море, облака зефирным покрывалом всему свету, и все озеро белое, пока я пребывал на теплом солнышке средь сотен миль снежно-белых вершин. – Я заварил кофе и спел, и выпил кружку на дремотном моем теплом пороге.

В полдень облака пропали, и внизу возникло озеро, прекрасное до невероятия, совершенная синяя лужа длиной двадцать пять миль и больше, и повсюду внизу речки, как игрушечные ручейки, и леса зеленые и свежие, и даже радостные маленькие развертывающиеся жидкие тропы рыболовных лодок отпускников на озере и в заводях. – Совершенный день солнца, а за хижиной я отыскал снежное поле, такое больше, что ведер холодной воды с него мне хватит до сентября.

Работа моя была наблюдать, нет ли пожаров. Однажды ночью через Национальный заповедник горы Бейкер всухую пронеслась ужасающая гроза с молниями без дождя. – Завидя эту зловещую черную тучу, гневно сверкавшую ко мне, я отрубил радио и положил антенну на землю, и стал ждать худшего. – Шшик! шшик! говорил ветер, поднося пыль и молнию ближе. – Тик! сказал громоотвод, принимая прядь электричества от удара в ближайший Пик Скагит. – Шшик! тик! и у себя в постели я чуял, как движется земля. – Пятнадцать миль к югу, чуть восточнее Пика Рубиновый и где-то возле Пантерного Ручья, взъярился крупный пожар, огромная оранжевая клякса. – В десять часов молния ударила туда снова, и он опасно вспыхнул. —

Я должен был отметить общий район попадания молний. – К полуночи я уже пялился из темного окна так упорно, что у меня начались галлюцинации пожаров повсюду, три зажглись прямо в Молниевом Ручье, фосфоресцирующие оранжевые вертикали призрачного огня, казалось, приходят и уходят.