Море — мой брат. Одинокий странник

– Мы ничего не можем сделать, – сказал мистер Эверхарт. – Мы люди из толпы, нас видят, но не слышат, мы как клопы. Толстосумы развязывают войны, а мы сражаемся и радуемся. – Он погрузился в злобное молчание. – Но у меня такое чувство, – продолжил старик с надутой улыбкой, – что Билл уходит забавы ради. Его не одурачишь, Билли-то… небось, думает, торговый флот пойдет ему на пользу, что один рейс, что больше. Щеки порозовеют – чай, море да солнце. Он все эти годы вкалывал. Тихонький птенчик, вечно сидит сам по себе, книжки читает. Когда жена умерла родами Сонни, Билли было двадцать два, выпускной курс колледжа – сильно по нему ударило, но он сдюжил. Я тогда еще на верфи работал, послал его дальше степеней нахватать. Дочь предложила переехать к нам вместе с мужем, заботиться о маленьком Сонни. Когда Билли доучился – я-то всегда знал, что образование – дело хорошее, – клянусь, я не удивлялся, что его в Колумбию взяли.

Уэсли кивнул.

Отец беспокойно подался вперед.

– Билли не создан для того, во что сейчас ввязывается, – сказал он, озабоченно нахмурившись. – Ты вроде хороший крепкий парень, сынок, все эти дела знаешь, умеешь о себе позаботиться. Я надеюсь… ты уж присмотри за Билли – ну ты понимаешь – он не…

– Все, что в моих силах, – уверил Уэсли, – я сделаю – да и все сделают.

– Да, потому как мне легче будет, если кто поопытнее за ним присмотрит… ну, ты понимаешь, сынок.

– Еще бы, – ответил Уэсли.

– Отцовские чувства, – извинился старик. – Сам узнаешь однажды, каково это, когда твои дети вот так вот уйдут… горевать начинаешь и злиться, ей-богу. Я до того дошел, уже и не понимаю, что за чертовщина творится. Вроде вот он, розовощекий малыш, затем он вырастает, не успеешь оглянуться – а он стоит перед тобой и спорит как ненормальный, – и все, ушел… ушел во многих смыслах.

Билл стоял в дверях.

– Ой, папа, ради бога, кончай изливать свои горести на моих друзей, – попенял он.

Старик развернул кресло к окну и горько забормотал. Билл нетерпеливо скривил губы.

– Мы хорошо говорили, – холодновато сказал Уэсли.

– Ладно, приношу извинения, – признался Бил с некоторой неохотой. – Не так люди прощаются. – Он подошел к креслу отца: – Ну, старик, мы с тобой некоторое время спорить не будем, но наверняка ты все-таки будешь скучать. – Он наклонился и поцеловал отца в щетинистую щеку.

– Небось, ты правильно поступаешь, – сказал мистер Эверхарт, по-прежнему смотря в окно.

– Ну, деньги ведь нам пригодятся, так?

Отец пожал плечами. Затем повернулся и своей ручищей сжал ладонь Билла:

– Если б мог, проводил бы тебя до метро. Прощай, Билли, и будь осторожен.

Когда Уэсли пожимал стариковскую руку, покрасневшие глаза мистера Эверхарта затуманились и глядели отсутствующе.

– Я поеду с вами! – взвыл Сонни уже у Билла в комнате.

– Да-да! – воскликнул Билл. – Иди пока в гостиную, Сонни: мы с Уэсом хотим поговорить. Скажи сестре, что я через минуту выйду.

Сонни бросился прочь с бешеной скоростью.

– Сперва надо на метро добраться до Бронкса и там ловить машину на Первом шоссе, правильно?

Уэсли кивнул.

– Жаль, у меня нет денег на проезд, – пожаловался Билл, – но я вчера все потратил. А занимать не буду, тем более у зятя.

– Черт, парень, да добредем мы до Бостона, – сказал Уэсли.

– Без сомнения! – просиял тот. – И вообще, автостопом я еще не ездил, это будет приключение.

– Идем?

Эверхарт на мгновение остановился. Что он делал здесь, в этой комнате, в комнате, которую знал с детства, где плакал, где испортил зрение, учась до зари, в комнате, куда мать частенько прокрадывалась, чтобы поцеловать и успокоить его, что делал он в этой внезапно печальной комнате, поставив ногу на упакованный чемодан, в шляпе, глупо сидящей на затылке? Покидал ее? Он взглянул на кровать и вдруг осознал, что не будет больше засыпать на этом старом пуховом матрасе, не будет спать долгие ночи в безопасности. И все это он покидал ради какой-то жесткой койки на борту судна, рассекающего воды, увидеть которые он и не надеялся, моря, где корабли и люди ничтожны, а подводные лодки рыщут, словно ужасные монстры из видений Де Квинси?[16] Все эти образы туманили рассудок, Эверхарт оказался неспособен встретиться с ужасом, которым обрушился на его душу этот странный контраст. Быть может, он ничего не ведает о великих тайнах жизни? А как же все эти годы, проведенные за толкованием литературы Англии и Америки для охочих до заметок классов?.. нес чушь, бесконечно самодовольный и невежественный мелкий трепач, разглагольствовал о глубоких чувствах какого-нибудь Шекспира, или Китса, или Мильтона, Уитмена, Готорна, Мелвилла, Торо, Робинсона, словно познал ужас, страх, муки и величественную страсть их жизней, словно был братом им на темной старой пустоши их умов?

Уэсли ждал, пока Эверхарт стоял в нерешительности, и терпеливо рассматривал свои ногти. Он знал, что его товарищ сомневается.