Море серебрянного света

Джозеф чувствовал себя потным и злым, но еще больше ему мешали пустые гулкие залы "Осиного гнезда", от которых по его коже тек холодный пот.

Джозефу не хотелось думать, что он дрожит от страха  –  хотя в его жизни это был далеко не первый раз  –  но он не мог бы утверждать, что все идет как надо.

Парень, ничего не идет так, как надо, сказал он себе, вкатывая ручную тележку в лифт. Прежде, чем нажать кнопку, он прислушался, пытаясь понять, смогли ли эти головорезы наверху подобрать код и открыть массивную главную дверь; тогда сейчас убийцы молча крадутся по коридорам базы, как коты в ночи. Но все было тихо, и он даже не слышал Джереми и Дель Рея, находившихся двумя этажами ниже. Только его собственное тяжелое дыхание оживляло это место и превращало его во что-то другое, а не в дыру, окруженную камнем, и необитаемую, как пустая раковина.

Звякнула, открываясь, дверь лифта. Негромко выругавшись, Джозеф выкатил тележку и стал сгружать с нее контейнеры с водой. Ноги Джереми торчали из-за консоли, окруженные различными приборами и кабелями, и он на мгновение вспомнил комнату Слона, похожую на киношный вариант лаборатории сумасшедшего ученого. "Это уже совсем не тайна", вот что сказал толстяк об этой базе, и он был прав. Хотя Джозеф вовсе не собирался заехать к нему в гости и поздравить с удачным предсказанием.

 –  Воды больше нет,  –  крикнул он ногам Джереми.  –  Теперь я собираюсь принести еду. Даже не знаю почему  –  там только упакованная дрянь. После нескольких недель такой еды тебе захочется убить себя и как можно быстрее.

Джереми выскользнул из-под консоли, его взгляд был таким колючим, что Джозеф мог бы открыть им бутылку с пивом, если бы она у него была.  –  Да, и очень жаль. Поэтому я был уверен, что пока ты шлялся по Южной Африке, а я сидел здесь и приглядывал за твоей беспомощной дочкой, ты догадаешься купить мне пару сладостей. Что-нибудь вроде хороших конфет, а? Или дюжину коксистеров (* пропитанные сиропом пончики или печенья к кофе, популярные в ЮАР) из булочной? Что-нибудь такое, чем бы я мог вознаградить себя за то, что сижу здесь и ем только такую еду, которую ты так точно обозвал дрянью?

Джозеф, обладавший большим опытом общения со своей дочкой и всеми остальными, сразу узнал довод, на который невозможно возразить; поэтому он быстро покатил свою тележку в то место, где начиналась его пирамида упаковок воды. Возвращаясь назад он увидел, что Джереми благополучно находится под консолью, а Дель Рей вообще исчез из вида. Джозеф остановился и внимательно оглядел лабораторию. Молчаливые гробы В-капсул, пыльные, мертвые веши на музейных полках. Внезапно на кончиках его глаз появились слезы. Удивленный, он быстро вытер их.

Одну вещь, молча сказал он соседнему устройству. Одну вещь я тебе обещаю: они никогда не доберутся до тебя, пока я жив. И я постараюсь вернуть тебя к солнцу. Он очень удивился, услышав речь, которую сказал сам себе, но еще больше удивился, поняв, что сказал правду.  –  Ты слышишь меня, детка?  –  прошептал он.  –  Я еще жив, они не достали меня.

Он испугался, что Джереми или Дель Рей могли увидеть его, да и вообще это место было такое же каменное и несчастное, как могила. И поспешил обратно в лифт.

КАЛЛИОПА Скоурос скривилась и выплюнула кофе обратно в стакан. Не то, чтобы у него был такой ужасный вкус, хотя не без этого  –  обыкновенное кофе из маленького пакета для быстрого приготовления  –  но прошлой ночью она выпила столько кофе, что даже после пяти часов плохого сна все еще чувствовала вкус вчерашнего кофеина, который слонялся по ее телу, как один из тех ужасных энергичных людей, которые живут только для того, чтобы досаждать соседям.

Однако настроение Каллиопы улучшалось с каждой минутой. Правда в войне с официанткой она еще не добилась решительной победы, но была к ней близка.

Элизабет (одинаково гордо носившая тату и все это кофе) открыла свое имя, и сейчас регулярно приземлялась за столиком Каллиопы, чтобы поболтать, даже тогда, когда случайный просчет в политике "сядьте сами" уводил детектива в другую секцию, которую Элизабет не обслуживала. К удивлению и удовольствию Каллиопы, она обнаружила, что юная женщина не просто лохматая симпатичная пустышка. Она изучала искусство в университете  –  конечно!  –  иногда выглядела очень задумчивой и даже хотела послушать немного побольше историй, когда отвлекалась от вечных жалоб на мерзких боссов, больные ноги и неприятности со ссудами и машинами.

Интересно, что во время этих мимолетных вечерних разговоров совершенно не появлялись другие обычные компоненты несчастной официантской жизни: Элизабет не упоминала ленивых, невежественных или жестоких любовников, На самом деле она вообще не упоминала о любовниках (или любовницах).