Море смерти, берег любви

Впрочем, без ложной скромности – я не вполне соответствую своей кличке. Внешностью меня бог не обидел, за что я ему премного благодарен, но на самом деле я далеко не такой отменный кулинар, как Ван Дамм, и его любимые отбивные с кровью не в моем вкусе. Так, могу вмазать по челюсти, если надо, – кому охота, подходите. Но скажу как на духу, приключения в духе Рембо, Рокки и прочих маленьких гигантов большого экрана оставляют меня равнодушным.

В общем, далек я от идеала девиц со школьной дискотеки – хотя рост у меня выше среднего, но бицепс от трицепса с трудом могу отличить. Как вы уже поняли, на приключения, связанные с опасностью для жизни, меня не тянет, ведь больше всего на свете я люблю покой и хорошую пищу. Меня никак нельзя отнести к тем типам, у которых под задницей сто ежей и все они ползают, – эти ребята плохо спят по ночам, если с ними какое-то время чего-нибудь не случается. Вместо авантюр я люблю завалиться на диван с книжкой и выключиться из повседневности, невнимательно пережевывая бутерброд с повидлом. А еще люблю встречаться со старыми верными друзьями из нашей бригады, а при встрече откушать с ними бутылочку-другую какого-нибудь горячительного напитка из благородных. Вот это – в моем вкусе.

Однако «земную жизнь пройдя до половины, я очутился в сумрачном лесу…» – это старикан Данте сказал про меня. Это прямо-таки сюжет моей истории. Правда, лес покажется кое-кому не столько средневеково-сумрачным, сколько обыкновенным, среднерусским… Но кажется, я забегаю вперед.

Итак, С. Копцев. Холост. Беспартиен. Образование ниже среднего (шутка юмора). Занимался я в своей жизни всем помаленьку – чем только не занимался! – даже приторговывал на рынке женскими сумками «Made in Урюпинск» одно время. И по свету поколесил достаточно, деньжат малость срубил – на пару лет хватит. Трудовая автобиография у меня богатая: шатался по Сибири с разведпартией геологов, ловил рыбу на Сахалине и даже короткое время состоял генеральным директором одного небольшого акционерного общества. В принципе акционерным обществом нашу организацию трудно было назвать, единственное, что мы имели в наличии, – это хорошую бумагу фабрики Гознак и высококачественный цветной ксерокс, но именно благодаря такому скудному инвентарю я сейчас имею возможность жить безбедно. В общем, я, как говорится, свободный художник. Так, ничего серьезного, кое-где пописываю, кое-что почитываю, кое-где подрабатываю… В моем активе, например, одноактная пьеса с названием «Мертвые сраму не имут», в которой герой, с трудом продравшись через заросли цветистых фраз типа «Быть или не быть – вот в чем петрушка!», вскрывает себе вены, произнося нудный тридцатистраничный монолог в духе Джойса. Короче, Шекспир задохнулся бы от зависти, конечно, если бы умел балакать по-русски и связался со мной на предмет «дать почитать».

Жизнь в родном муравейнике еще с малолетства казалась мне на удивление скучной и обыкновенной. В серую муть московских будней всегда хотелось добавить хоть немного перца и соли. Хотелось муската и амбры, ванили и корицы, хотелось белого неба Африки и зелени девственных лесов Амазонки, вечных снегов Памира и голубизны Карибских островов, желтого света лондонских улиц и парижской бурой глины на ботинках. Бурно хотелось, до сладкой дрожи в коленках. А вместо этого – пресный среднерусский суррогат, необходимость бороться за копейку и – скука. Ну тогда я и отправился побродить пару лет по белу свету, деньжат заколотить, чтобы пару лет пожить, не беспокоясь о монете. Бродил, бродил, да так загулял, что вернулся в родные пенаты только через несколько лет – и как будто попал в другую Вселенную.

Вот теперь живу на отшибе большого города, замкнувшись в четырех стенах обыкновенной московской квартиры. Времени у меня навалом, его некуда девать. Некуда размотать эти бешеные 86 400 секунд в сутки. Только и радости в жизни, что, бросив заниматься самоанализом, отправиться, например, к Славке Бешеному, прихватив бутылку белоголовки.

Кстати, Славку Толенкова мы прозвали Бешеным еще в классе восьмом, за то, что он дрался как взбесившийся бык – без оглядки, неистово, яро. Его глаза наливались злостью, он бестолково махал руками, как мельница, не чувствуя боли, ударов, разбитого носа и вкуса крови во рту. Мы уважали Славку за эту способность впадать в состояние почти ритуального транса и прозвали его Бешеным, чтобы отличить от другого Славки, Маленького – так мы называли нашего Гофмана. Славка Гофман был на самом деле небольшого роста, кареглазый, с бурной порослью соломенных кудрей на макушке, в нашей одновозрастной компании он был самым молодым, отставая от нас на целых два года. Поэтому мы и относились к нему как к ребенку – несерьезно, но с тайной нежностью и легкой иронией.