Море согласия

Прежде чем послышался стук копыт, донеслось гиканье джигитов. В пестрых развевающихся халатах, согнувшись и беспрестанно нахлестывая лошадей, с поразительной быстротой они приблизились к селению. В полверсте от финишной черты вперед вырвались два всадника. Один на белом, другой на гнедом скакунах. Крики восторженной публики слились в единый рев. Заерзал на ковре Кият. Он то улыбался, то хмурился, и лицо его, обрамленное пышной седой бородой и изрезанное глубокими . морщинами, менялось в цвете: то бледнело, то пунцовело. Наконец, Кият не выдержал, встал на ноги, замахал руками и закричал:

— Ай, еще! Еще давай!

И вдруг сел, остервенело глядя на носки сапог. Некоторое время он не поднимал глаз, будто уличенный в чем-то недобром, нехорошем. Не сразу русские догадались, в чем дело. Два джигита, скакавшие впереди всех, пересекли черту разом. Оба, значит, получат награды. Но почему так омрачен Кият? Загадка разрешилась, как только победители скачки подошли к тахте. Один из них — парень лет восемнадцати, в шелковом халате и оранжевых сапогах с загнутыми носками, заговорил, оправдываясь:

— Я обогнал его. Мой Мелекуш на целую голову пришел вперед!

— Уйди, — тихонько сказал Кият и юноша, круто повернувшись, обиженный отошел прочь.

— Зачем же вы его прогнали, Кият-ага? — сожалеючи сказал Муравьев. — Парень — истинный наездник — заслуживает самой высокой похвалы.

— Пусть уходит, — буркнул Кият. — Он виноват: коня с утра измучил. Это сын мой, Якши-Мамед...

— Вот оно что!— удивленно протянул Муравьев. — Хороший у тебя сын, Кият-ага. Недаром ты его назвал — Якши!

Кият довольно улыбнулся...

Якши-Мамед повел скакуна к Атреку, стал поить его. Сам тоже опустился на корточки, напился, вымыл лицо и руки. Юноша никак не мог успокоиться. Не мог смириться, что не выиграл чистого первого места...

Метелки камыша шуршали над его головой. Ветер сгибал зеленые стебли. Солнце быстро садилось в море. Як-ши-Мамед щурился под лучами и отводил взгляд. Внезапно он увидел на гургенской дороге арбу. По обеим сторонам повозки шли люди, целая толпа. Арбакеш шагал впереди, тянул за повод верблюда. Инер шел вприпрыжку, и люди едва успевали за ним...

— Зй вы, шакалы! — злобно крикнул на людей Якши-Мамед. — Куда тащитесь?! Разве не видете, что там идет той! Куда лезете со своей грязной арбой!

Никто не обратил внимания на крик юноши. Якши-Мамед хлестнул камчой по сапогу и быстро пошел наперерез повозке, ведя в поводу коня.

Он шел, властно ступая по земле. Не только одежда, но и походка, и осанка говорили о том, что этот отпрыск из рода богатого. Он давно научился держать себя на людях с видным превосходством. В иное время люди при виде Як-ши-Мамеда первыми здоровались с ним, уступали дорогу. Но на этот раз никто даже не взглянул на него. Подходя, он еще раз стукнул плегкой по сапогу, спросил с насмешкой:

— Что вы идете, как с похорон?

Никто не ответил. Якши-Мамед хмыкнул, повертел в руке плетку. Согбенный старик — караульщик бахчи — строго посмотрел на отпрыска Кията, сказал сердито:

— Не кощунствуй, щенок... Ума займи у людей, а не к спеси своей обращайся. Если никто тебе не отвечает — зна чит, так надо!

— Ах ты, старый шакал! — Якши-Мамед от злобы затоптался на месте, будто заплясал. Затем вскочил в седло и поскакал к кочевью.

Скачки как раз закончились. Русские выдавали джигитам подарки. Все уже встали с тахты. Многие разошлись по домам, — пора было начинать вечерний намаз. Кият, несколько старшин, Муравьев, Остолопов и Басаргин стояли кружком, оживленно обсуждали последний заезд и ждали Пономарева. Тот, с помощью Махтум-Кули-хана и казаков распоряжался котлами и чайниками: кому что дать. В это время к тахте подъехал и слез с коня Якши-Мамед.

— Ата, ата! Арба какая-то! Вон, посмотри, сюда едет. Идут шакалы, согнулись, и хоть бы один голову подняли — -гневно затараторил он.

— Постой, постой... Какие шакалы? — не понял сразу Кият.

Арба приблизилась. Все стали смотреть на нее и заподозрили неладное. Арбакеш залез на повозку, сбросил сухие древесные прутья и сразу пахнуло гнилью. Старик с бахчи тоже залез на арбу. Вдвоем с арбакешем они сняли на землю два мешка. Развязали их, и все увидели обезображенные трупы двух туркмен. Толпа гневно зароптала; Ни охов, ни стонов: смерть ходила по пятам за каждым — никто из туркмен ее не страшился. Если б плакали о каждом погибшем от руки врага, то все кочевье было бы залито слезами. Но гнев — владыка туркмен — сразу застлал глаза многим.

— Кто? — с ненавистью спросил Махтум-Кули-хан.— Кто убил людей? Чьи люди?

— Мои, — спокойно сказал Кият. — С моего киржима. — Пропал киржим вместе с ними. Теперь вот нашлись.