Море света

Думаю о том, что он сказал. На самом деле. Не то чтобы я его не слышал, но все же не воспринимаю его слова так, как должен. Я слишком зол, что не успел рассказать правду Джорни. Глубоко вздохнув, сжимаю переносицу подушечками пальцев, стараясь сохранять спокойствие.

— Ты сказал ей?

— Нет, она узнала сама. Координатор трансплантации сообщил ей возраст и место жительства Афины.

Это моя вина, правда. Я спросил, знает ли она, кто ее донор, и этим открыл ей дверь в разгадке. У меня было твердое намерение рассказать ей. Я собирался. Просто не знал как. Бл*дь, это гораздо хуже.

Вздыхая в трубку, я проглатываю подступающий комок сожаления.

— Если ты знал, что у нее сердце Афины, почему не сказал мне об этом тогда?

— А что бы это изменило? — спрашивает отец хриплым голосом, а затем быстро вдыхает. Отец не часто курит, но я уверен, что сейчас он делает именно это. Представляю, как он стоит там, прижав телефон к одному уху, с сигаретой в руке, держась за привычку, от которой он пытался отказаться столько лет, но так и не смог. — Ты был так зол, что вряд ли это что-то изменило бы.

— А сейчас?

У меня щемит в груди, когда понимаю, что Джорни никогда не простит меня. Я не должен был позволять этому зайти так далеко. Я заблуждался и был ослеплен чувствами к ней, которые возникли из ниоткуда, и как только я в это ввязался, уже не мог остановиться. А потом она встретила Атласа… Черт, черт, черт.

— Она нужна тебе, — наконец, говорит отец, шумно выдыхая. — Атлас должен узнать ее получше.

С самого начала это было его аргументом. Я знал это. И он пытался наверстать упущенное в отношениях, которых у нас не было.

В моей голове всплывают его слова.

Я делал для вас, мальчики, все, что мог. Я никогда не давал вам всего самого лучшего.

— Это не тебе решать.

— Но все же ты приехал сюда. Ты вошел в тот бар. Ты искал ее.

Как бы мне ни хотелось накричать на него и обвинить во всем — это не его вина. Он прав. Я сам принял решение зайти в тот бар. Я решил вернуться туда снова.

— Я вижу, как вы оба привязались к ней, — добавляет отец. — И это не имеет никакого отношения к Афине.

Но разве это не так? Не отсюда ли возникла эта связь? Я думал, что знаю, как отреагирую на то, что Джорни узнает, но это… это совсем не так.

ГЛАВА 36

Зазубрина — выступающая часть крючка вблизи его острия, которая предотвращает его выпадение изо рта рыбы.

Проходит два дня, прежде чем Линкольн возвращается в Вестпорт. Без Бэара. Он находится в травматологическом центре в Анкоридже, его состояние стабильное, но его еще рано выписывать. Как рассказал мне Флетчер, у него было кровоизлияние в мозг, которое удалось остановить, разрыв селезенки из-за сломанных ребер и сильное переохлаждение. Флетчер улетел в Анкоридж на два дня, а я осталась с Атласом.

Я никогда раньше не нянчилась с ребенком, но за эти два дня я уже не представляю своей жизни без него. Он помогает мне пережить самую сильную боль от того, что, по сути, его отец использовал меня.

Дядя Линкольна привез его из Сиэтла вместе с двумя другими членами экипажа, которые были на судне в тот день. Они подъезжают к бару около трех часов дня.

Первыми из грузовика выходят члены экипажа, каждый уходит в противоположном направлении. Они выглядят примерно такими же избитыми, как Линкольн: лица в синяках, все в порезах. Когда Линкольн направляется к нам, он выглядит иначе, чем в тот вечер, когда я его впервые встретила, и в то же время такой же. Он опускает взгляд, и я не могу увидеть то, что так отчаянно хочу. Эти холодные глаза цвета морской волны. Понятия не имею, о чем он думает, а без его пугающего взгляда я не могу разгадать, собирается ли он сказать мне правду.

— Вот он! — Атлас вскакивает, все еще держась одной рукой за меня, а другой сжимает поводок Кохо. Да, собака все еще с ним. — Это мой папа! — Прекрасная улыбка, которую я не видела уже несколько дней, растягивает его щеки. — Папочка! Ты меня помнишь?

Мальчик выкрикивает все это с расстояния примерно в двадцать футов в ту же секунду, как только из дядиного грузовика появляется Линкольн.

При звуке голоса Атласа Линкольн переводит взгляд на него, и улыбается, на его лице мгновенно появляется облегчение. При виде сына он с облегчением вздыхает. И может быть, это делаю и я? Я не знаю. У меня пересыхает во рту, сердце бешено колотится в груди. Я смотрю на небо, вдыхаю свежий прохладный воздух, который одновременно жжет и успокаивает. Я могу это сделать. Могу выслушать его точку зрения, не обращая внимания на ощущение, что он использовал меня. Я… хочу этого. Потому что, когда он рядом, даже так далеко, между нами есть нечто большее, чем просто привязанность.