Если северные германцы составили своим народным характером ту плоть, в которую облеклась новоевропейская цивилизация, если римляне привнесли с юга государственно-правовой каркас, а через христианство пришли наиболее чистые плоды духовной жизни Востока, то кельты дали Европе западную мистериальную жизнь, которая, как и другие составляющие, проникала во все сферы общества - от экономики до культуры, с превалирующим влиянием на складывающуюся культуру Европы.
Германцы. Теперь, когда мы видели разные типы народных характеров, мы можем попытаться высказать нечто и о германской народной душе, имеющей прямое отношение к возникновению рыцарства. Мы познакомились с особенно характерными чертами душевной жизни греков, римлян и кельтов, и можем понять, что эти народы не могли породить такого феномена, как классическое европейское рыцарство. Как и среди любых народов, среди римлян, греков и кельтов было много очень храбрых и воинственных людей, однако рыцарство есть очень специфический феномен, и он не сводится просто к наличию в обществе касты храбрых воинов. Мы уже видели, что европейское рыцарство отличалось от аналогичных явлений в других странах, в частности, рыцари по своему образу оказались непохожи на японских самураев. Выше было сказано, что рыцарство есть плод феодальной культуры, феодальных отношений. После знакомства с кельтской народной душой, с “кельтским христианством” мы можем уточнить этот тезис: рыцарство было воспитано в феодальной Европе кельтским христианством, воспитано и выработано, исходя из особенностей “воспитанника” - германской души.
Если мы хотим понять, чем характеризуется германская народная душа, нам придется обратиться к ее непосредственным проявлениям. В особо чистом виде она проявилась в северогерманских сагах, особенно - исландских. В них на проявления народной души не налегают искажения, вносимые государственной или иной идеологией (как это происходит во многих ирландских сагах, в так называемых королевских сагах и т.д.). Родина германства - Скандинавия, однако исходящие из нее германские влияния не были чисто-скандинавскими.
Понять эту мысль достаточно легко: чрезвычайно широко расселившиеся в Азии, Африке и Америке китайские эмигранты значительно отличаются по типу социального поведения от китайцев, оставшихся в метрополии. Китайцы в Китае послушны, сравнительно мало инициативны, исполнительны, очень заорганизованы, определенным образом душевно неповоротливы (разумеется, это очень упрощенная и внешняя характеристика). Китайцы в эмиграции легко занимают нишу международных торговцев, это люди очень ловкие, инициативные, подвижные, которые способны проникнуть в любую социальную щель, умело устроиться в самых разных условиях. Такое различие китайцев на родине и китайцев в эмиграции связано с тем, что китайский характер проявляется иначе вне традиционных для Китая форм государственности, в окружении чужой культуры. Можно сказать так: Китай приспособлен к китайцам, в китайской общественной жизни выработана система компенсаторов и противовесов к китайскому национальному характеру. Когда же китайцы находятся эмиграции и живут небольшими общинами среди чужеродного населения, в них очень чисто и беспримесно проявляется китайский народный характер, не скрытый выработанными китайским обществом компенсаторными механизмами.
Точно также выходящие из Скандинавии германцы находились вне определенных типичных для них влияний. Благодаря выходу из определенных ограничивающих социальных границ германство проявлялось наиболее чисто и беспримесно в таких отдаленных от метрополии местах, как Исландия. Просматривая историю Исландии, легко видеть, что она предстает перед нами в течение длительного времени именно как история эмигрантов. То, какими германцы становились вовне, где они могли проявиться “в чистом виде”, ярко выражается именно в исландских сагах.
Если мы дадим на себя повлиять тому душевному импульсу, который открывается в скандинавских сагах, мы непосредственно почувствуем характер германской народной души. Ее можно охарактеризо вать как наделенную некой особой храбростью, щедростью, некоторым преизбытком силы. С понятиями в данной области надо обращаться очень осторожно, поэтому поспешу оговориться: сказанное, конечно, не значит, что другие народы были трусливы или жадны. Дело именно в том особом преизбытке, который германская душа вливала в эти качества. Для понимания значения этих слов следует обратиться не к толковым словарям, трактующим, что такое храбрость и что такое щедрость, а к непосредственному впечатлению от исландских саг.