Морфология российской геополитики и динамика международных систем XVIII-XX веков

Концепция, трактующая как предмет «цивилизационной геополитики» не только случаи лобового «столкновения цивилизаций», но также процессы на межцивилизационных пространствах и на лимесных окоемках цивилизационных платформ, выглядит надежным рабочим инструментом, позволяющим по-новому осмыслить многие перипетии и проекты XX в. С опорой на эту концепцию, как уже говорилось, автором диссертации в 1994–1997 гг. была предложена модель, трактующая различные интервалы между Россией и ядровыми платформами соседних цивилизаций – Китая, арабо-иранского Ближнего и Среднего Востока и романо-германской Западной Европы – как фрагменты гигантской системы Великого Лимитрофа от Прибалтики до Кореи, образуемого сцепленными перифериями всех этих цивилизаций Евразии (сам термин «Великий Лимитроф» в этой связи предложен воронежским автором СВ. Хатунцевым). Идея Великого Лимитрофа во многом служит ответом на попытки (в духе В.Л. Каганского) интерпретировать собственно Россию как проекцию всех евроазиатских цивилизаций, что вполне отвечает одному из толкований формулы «Россия-Евразия». Модель «Великого Лимитрофа», охватывающего Восточную Европу с Прибалтикой, Кавказ (и турецкую Анатолию), Центральную Азию – «новую» (от казахстанских степей до Памира) и «старую» (Синьцзян и Большой Алтай, с продолжением в Тибете), наконец, Корейский полуостров, трактует в качестве совокупности таких цивилизационных проекций Евро-Азии не Россию, но именно этот территориальный пояс, зависший между «цивилизациями теплых морей» и российской платформой, как она сложилась к началу эпохи Империи. Утверждается, что до возвышения России в XVI-XVII вв. эти периферии «старых» цивилизаций были открыты во внецивилизационные пространства континентального севера, образуя вместе с ними Евразию – тот самый внецивилизационный хартленд X. Маккиндера, нависавший над этими приморскими платформами, грозя им нашествиями «варваров». С подъемом среди этих пространств России, заявившей претензии на роль Третьего Рима, православной земли среди «потопа» неверия, внецивилизационная «старая Евразия» сводится (с оговорками насчет уцелевших тюркских и финно-угорских анклавов по Волге и Лене) к полосе Лимитрофа, который теперь должен рассматриваться как «Евразия по преимуществу».

«Парадокс Империи», о котором много писали наши евразийцы, в том числе и Л. Гумилев (когда европеизировавшаяся по своему культурному стилю страна, тем не менее, активно работала на интеграцию евразийских территорий), – оказывается парадоксом мнимым. Страна, пребывающая в глубине континента, и не могла бы вступить в большую европейскую игру, не включив в свое «тотальное поле» лимитрофные территории, открывающие ей доступ прямо к землям Западной Европы или к тем областям евроазиатского приморья, которые в тот или иной момент могли бы представлять повышенный интерес для западных держав. «Россия-Евразия» наших евразийцев – это, собственно, Россия, инкорпорирующая Великий Лимитроф и благодаря этому проецирующая свою мощь непосредственно на соседние цивилизации – Европу, Ближний и Средний Восток, Британскую Индию, Китай. Сегодняшняя Россия в Евразии – это Россия, экстериоризировавшая в прошлом подвластные ей или подконтрольные области Великого Лимитрофа. Между тем, века (или в других случаях десятилетия) принадлежности этих территорий и народов к одному геополитическому полю способствовали формированию в пределах этого пояса многообразных отношений, прямых или опосредованных, однако, в совокупности своей побуждающих трактовать Лимитроф как единую трансрегиональную геополитическую систему, именно в корреляции с которой определяется «трансрегиональность» России (по удачному определению К.Э. Сорокина).

Позволю себе процитировать то, что было мною написано по этому поводу: «О чем бы ни шла речь – о замысле Балтийско-Черноморского союза или о концепции "Черное море – турецкое море"; об "оси" Баку-Тбилиси-Киев или о грузинских и прибалтийских играх Грозного; о замаячивших в печати упоминаниях насчет сценария американской политики в постсоветском пространстве "с опорой на два У, связуемые Кавказом" (Украину и Узбекистан); о плане возрождения Великого Шелкового пути в железнодорожном варианте; об отбрасывании талибов на юг "этническими среднеазиатами" с подачи России и Узбекистана или о возможном нефтепроводе из Туркмении в Японию через север Китая, – во всех этих и десятках других случаев мы имеем дело с фрагментами геополитики Великого Лимитрофа» [Цымбурский 19976, 179]. «Трансрегиональность» России поддерживается очевидным обстоятельством: если платформы других цивилизаций имеют непосредственный выход на один или два участка Лимитрофа (Евро-Атлантика – в Восточную Европу, арабо-иранский мир – в «новую» Центральную Азию и на Кавказ, Китай – в «новую» и «старую» Центральную Азию), то Россия получила в приделы Великий Лимитроф целиком.