Морфология российской геополитики и динамика международных систем XVIII-XX веков

По всей вероятности, указанием на один из важных источников генезиса идеи СВЦ является ссылка Цымбурского в его небольшом трактате «Народы между цивилизациями» на эссе «О бедствиях и убожестве малых восточноевропейских государств» известного венгерского публициста и политолога И. Бибо (1911-1979)[77], которое он читал в немецком переводе, изданном в 1992 г. В этой работе 1946 г., очень убедительно подтверждающей мысль о лимитрофном, межцивилизационном характере тех этнокультурных пространств, рассмотрению которых она посвящена, и дающей множество аргументов в пользу именно такой точки зрения, имеются страницы, как бы иллюстрирующие труды Цымбурского конца прошлого века о сверхдлинных ритмах милитарной активности[78]. Они вполне могли послужить отправным моментом для формирования его концепции СВЦ.

Показательно, что на этих самых страницах Иштван Бибо активно ссылается на итальянского историка и теоретика международных отношений Гульельмо Ферреро, труды которого, помимо прочего, освещают военную историю Европы и формирование Венской системы[79]. С ним Бибо был знаком лично благодаря учебе в Женеве в первой половине 1930-х годов. Ферреро оказал особенно заметное влияние на идейное и профессиональное становление венгерского интеллектуала[80]. Таким образом, сам он к идеям, которые впоследствии развил «русский Хантингтон», по-видимому, пришел во многом благодаря знакомству с трудами Г. Ферреро. Да и Цымбурский был наверняка знаком с ними уже без посредничества опального в своей стране Бибо: сочинения Ферреро обязан знать каждый уважающий себя историк античности и филолог.«классик».

Связь концепции СВЦ с работами И. Бибо и Г. Ферреро всего лишь предположительна, да и переоценивать ее, даже если она действительно существует, ни в коем случае не резон. В то же время, склонность Цымбурского к использованию в своих метаисторических штудиях циклической парадигмы имеет абсолютно прямые источники и аналоги в творчестве О. Шпенглера.

Согласно Цымбурскому, аппарат его теории стратегических циклов позволяет представить внешнеполитическую историю России в XVIII-XX вв. в виде матрицы, где каждая строчка изображает последовательность сменяющихся ходов в каком-либо из трех выделявшихся мыслителем циклов. В диссертации он писал о таблице, в столбцах которой размещаются их событийно и геоидеологически изоморфные фазы. Так, эпохе 1726–1811 гг. в других двух циклах соответствуют участие России в Антанте и время действия пакта Молотова-Риббентропа. По словам мыслителя, «матрица стратегических циклов создает реальную основу для сравнительного анализа идей, проектов, доктрин, головокружительно контрастирующих по способам их подачи и обоснования сообразно с антуражем эпох и предпочтениями авторов, но обнаруживающих гомологичность с точки зрения их места в протекании циклов – независимо от того, совершалось ли это протекание под знаком Третьего Рима или Третьего Интернационала. Такая матрица несет в себе новую исследовательскую программу для политической и философской науки, давая и той, и другой в руки методологический инструмент, при помощи которого воссоздается историческая морфология российской геополитической мысли». Но это же прямая перекличка – естественно, по формам, идеям и их возможному воплощению, со знаменитыми таблицами морфологии истории из первого тома шпенглеровского «Заката Европы», в которых сравниваются «одновременные» культурные, религиозные, политические и другие явления, принадлежащие различным эпохам и обществам, разделенным тысячами километров географического пространства![81]

Благодаря этому поразительному и красноречивейшему примеру Цымбурского можно называть не только «русским Хантингтоном», но и, в известных отношениях, «русским Шпенглером».

Россию доимперского периода XVI-XVII вв. Цымбурский рассматривает в соответствии с моделями Ф.М. Достоевского и И.С. Аксакова как остров, восставший из окраинных, азиатских, тюрко-монгольских пространств, – остров, который поднялся над этими пространствами и установил над ними цивилизационную сакральную вертикаль. Таким образом, цивилизация как таковая трактуется мыслителем как надстройка над тем или иным этнокультурным базисом, имеющим свою конкретную географию. Цивилизация на каждом из этих базисов может быть не одна, ее можно и поменять. Гораздо труднее сменить этнокультурную основу, вовсе невозможно – географическую. С последним следует согласиться, но с мнением, что цивилизация – надстройка, сходная со сменной кассетой бритвенного прибора, солидаризироваться мне лично сложно.

В представлении о природе цивилизаций у Цымбурского преобладает геополитический в его собственном понимании, т.е. проективно-конструктивистский подход, в каком-то смысле родственный подходу И.В. Мичурина и Т.Д. Лысенко к растениеводству.