Морфология российской геополитики и динамика международных систем XVIII-XX веков

Здесь следует отметить, что «провал в Азии», о котором писал Цымбурский, случился лишь потому, что Россия переусердствовала с активностью на Дальнем Востоке. Мало того, что она галопом осваивала Маньчжурию, которая в культурно-историческом отношении существенно ближе к восточно-азиатской, нежели к российской цивилизации и лежит по ту сторону цивилизационного лимеса (полосы земель, разделяющей российское и восточно-азиатское месторазвитие). Ее экспансия распространилась и на Корею, являющуюся неотъемлемой частью дальневосточного культурного мира. Таким образом, Россия, не обладающая западной природой, но управляемая западоцентристской элитой, переняв империалистическую практику, которой в XIX – начале XX веков следовали все уважающие себя державы Запада – «музыканты» пресловутого «европейского концерта» и Соединенные Штаты, вышла за пределы своей цивилизационно-географической ниши. Тем самым она перешагнула естественный рубеж своей мощи, границу гарантированного геополитического превосходства, после чего русская махина как бы повисла в воздухе. Этим и воспользовалась Ямато, восходящее светило Ост-Азии, действовавшее в своей собственной цивилизационно-географической нише и поддержанное англосаксонскими недоброжелателями Петербурга – его, в те времена, глобальным соперником Лондоном и региональным конкурентом САСШ.

Типологически сходная ошибка была допущена Россией в Афганистане в 1979–1989 гг. СССР слишком глубоко втянулся в местную свару и вышел за флажки российского цивилизационного лимеса – хребты Гиндукуш, Сафед-Кох, нагорье Хазараджат.

Если когда-нибудь в своей евроазиатской политике Россия опять нырнет под канат цивилизационных границ, то снова станет мишенью для болезненного удара. Нокдауны на Востоке могут, как это произошло в начале прошлого века, направить ее по Старой Смоленской дороге «западопохитительства». И тогда Россия позавидует судьбе «Великой армии» Бонапарта.

Труды Цымбурского, его интеллектуальные прозрения и призваны помочь отвратить нашу страну и, прежде всего, правящий ее слой от возобновления вредных, бессмысленных, противоречащих национально-государственным интересам попыток продолжить политику «похищения Европы», а с середины 1980-х годов – «похищения Запада», в том или ином виде.

Следует сказать об отношении мыслителя к проблеме продажи Русской Америки в 1867 г., выраженном в рассматриваемой нами работе. Обычно этот шаг объясняют «нерентабельностью» Аляски, невозможностью ее отстоять перед «англо-американским» напором. Солидаризируясь со знатоком истории русско-американских отношений первого столетия существования США H.H. Болховитиновым[83], Цымбурский приходит к выводу, что логика продажи Аляски диктовалась потребностями складывающейся евразийской конфликтной системы, ходом так называемой «Большой игры» – широкомасштабного противостояния России с Британией от Балкан до Тихого океана. Это противоборство побуждало не просто «сбросить» Русскую Америку как наиболее уязвимый участок выше обозначенной огромной дуги, но и одновременно создать давление на запад Британской Канады со стороны Штатов. Тем самым, укрепив против английских демаршей приморский Дальний Восток, Российская империя развязала себе руки для борьбы в Европе и Азии. Она, по словам канцлера Горчакова, «сосредотачивалась», и одним из направлений этого «сосредоточения» была экспансия в Средней Азии, ставшая наихарактернейшей практикой «евразийской интермедии» Вадима Цымбурского.

В своей работе он признает самостоятельное значение «натиска на юг» – утверждения России в центральной части евразийского континента в 1860-x – 1880-х гг. «…Если бы речь шла только об угрозе "жемчужине британской короны", из трех путей: через Среднюю Азию, по Каспию или через Иран со стороны Кавказа естественно было бы по трудности первого пути предпочесть любой из двух последних. На то были и возможности. Иран в 1858 г. возобновляет претензии на Герат, причем шах выступает с проектом русско-иранского договора против Англии». Если бы целью нашей политики было овладеть путем в Индию, то «остается необъясненным – почему был избран не "европейский путь" с опорой на Иран – а многолетнее движение через степи и пустыни», писал русский мыслитель.

При этом он отмечал, что если версия, связывающая среднеазиатскую экспансию России с «порывом к Индии», не объясняет, почему оказался выбран именно этот, столь трудный и проблематичный путь вместо иранского, который, учитывая столкновение интересов шахиншаха с аппетитами «Туманного Альбиона» в Афганистане и на окраинах Индии, а также возможность заключения антибританского союза между Петербургом и Тегераном, был гораздо более легким и перспективным, – то версия, связывающая эти завоевания только с особенностями центрально-азиатской границы империи, не объясняет темпов и интенсивности наступления.