Морфология волшебной сказки. Исторические корни волшебной сказки. Русская сказка

Один из таких рассказов начинается так: «В некотором селе девушка полюбила одного парня и забеременела от него. Когда пришло время, то она тайно родила живого ребенка, снесла его в лес и там зарыла в землю». По языковому стилю эта запись производит впечатление пересказа, сделанного интеллигентом. Тем не менее подлинность сюжета несомненна. Повествование развивается следующим образом: девушка беременеет трижды, и трижды она закапывает живых детей. После третьего раза, возвращаясь домой, она вдруг чувствует, что на нее наскочили три змеи. «Две из них живо поползли по груди и присосались к соскам грудей и начали жадно, захлебываясь, сосать молоко, не успевая проглатывать, – молоко с кровью капало у них изо рта». Третья обвивается вокруг шеи. Они чередуются. Насосавшись, все обвиваются вокруг ее шеи. Отнять их невозможно, и девушка ходит, прикрывая их платком. Рассказ кончается тем, что она кается в своем грехе и ходит странствовать по монастырям.

Виновными могут оказаться и дети. Ончуков записал сказку «Жадные сыновья» (тип 779 С* Онч. 280). Три сына делятся, никто из них не хочет брать престарелую мать: «а матки никому не надо». Братья живут и едят вместе, «а ни который мать за стол не садит, мать лежит на печке». Приходит в избу старичок нищий. Это в сказках такого характера всегда носитель правды и каратель, облеченный какими-то высшими силами. Он слышит, как старуха восклицает: «Господи, хоть бы мне смерть послал». Старик предлагает братьям продать ему мать – она у них лишняя. Сыновья очень рады. Они выводят ее, двое под руки, третий сзади. Когда они хотят отпустить руки, то не могут этого сделать: «старуха к ним приросла».

Другой порок, характерный для крестьянина, – это скупость. Для русских крестьян она, может быть, менее типична, чем для крестьян немецких и французских (достаточно вспомнить некоторые крестьянские рассказы Мопассана). Скупость вызывается бедностью. Однако, несмотря на свою бедность, настоящие крестьяне презирают лихоимство, жадность и скупость и делают героями своих рассказов бескорыстных бедняков, а стяжателей подвергают насмешке и уничижению. В сказке «Убогий» (тип 750*, 1, Аф. 347) герой – мужик Нестёрка, у которого детей шестерка. Ему нечем жить. Он погружает своих детей в телегу и едет побираться. По дороге он встречает убогого, нищего без ног, и берет его с собой. Они выпрашиваются ночевать в богатую избу. Хозяйка велит детей уложить под лавку, а безногого посадить на полати. Приезжает хозяин: «Что за людей напустила?» – «Это нищие, ночевать выпросилися». – «Нужно было! И на улице б ночевали!» К ужину нищих не зовут, они питаются сухой просвиркой. На дворе стоят хозяйские возы с добром, лошади заложены и жуют овес. Ночью убогий уговаривает Нестёрку уехать. Тот погружает своих детей в телегу и едет. И происходит чудо. Лошади, запряженные в возы с добром, сами трогаются и идут с возами за Нестёркой. Происходит и второе чудо. Убогий посылает Нестёрку обратно, так как он забыл рукавицы. «Пришел Нестёрка – а того дома как не бывало, сквозь землю провалился! Одне рукавицы на печном столбу уцелели». Убогий объясняет, что эти возы – неправедно нажитое добро. «Возьми себе эти 12 возов со всем, что есть», – говорит убогий и исчезает с глаз.

Так крестьянин выражает свою мечту о перераспределении богатств. Богатый и скупой уничтожен, а имущество достается бедняку. Правда, крестьянин смутно понимает, что такое перераспределение еще не означает справедливости. Есть рассказы, в которых разбогатевший бедняк сам становится кулаком и начинает притеснять бедных (тип 751 C*; см. 122, 262).

Чисто по-крестьянски скупой наказывается не при жизни, а после смерти. Есть рассказ «Смерть скупого» (тип 760 А,* Аф. 370). Этот рассказ уникальный. Он имеется в единственной записи у Афанасьева. Рассказ очень короток, приведу его полностью: «Жил-был скупой скряга, старик; имел двух сыновей и множество денег; послышал смерть, заперся один в избе и сел на сундук, начал глотать золотые деньги и есть ассигнации и так покончил свою жизнь. Пришли сыновья, положили мертвого под святые иконы и позвали дьячка читать псалтырь. Вдруг в самую полночь является в образе человека нечистый, поднял мертвого старика на плечо и сказал: „Держи, дьячок, полу“. И начал трусить старика: „Деньги твои, а мешок мой!“. Понес его, и невидим стал». Рассказ этот кое в чем производит впечатление пересказа, сделанного записавшим его («в образе человека», «имел двух сыновей и множество денег»). Однако сюжет, несомненно, подлинный. Рассказ записан в Саратовской губернии. Образ скупца, запершегося в избе и глотающего монеты и ассигнации, передает последнюю, ужасающую степень страшного порока и дан с огромной художественной силой.

Глава V Кумулятивные сказки

Общая характеристика кумулятивных сказок