Морфология волшебной сказки. Исторические корни волшебной сказки. Русская сказка

Наблюдение, согласно которому у крупных сказочников имеется тяготение к волшебной сказке, подтверждается на другом большом и талантливом исполнителе – Ф. П. Господареве. В творчестве Господарева наблюдается интересное и вполне закономерное в наши дни явление: старая волшебная сказка коллидирует с современной идеологией. Если А. Д. Ломтев и М. М. Коргуев, Н. О. Винокурова и другие пронизывает ее элементами быта, А. Новопольцев – шутками, то Господарев – элементами идеологии. Мастерство и талантливость сказываются в том, что у Господарева соединение старой сказки с новой идеологией выходит художественно убедительным и правдивым. К такой трактовке он был подготовлен и своей судьбой, и своими убеждениями. За участие в крестьянских волнениях накануне революции 1905 года он был в 1903 году арестован и в 1906 году пожизненно выслан из родной Белоруссии в бывшую Олонецкую губернию, в деревню Шуя. Затем он получает разрешение на жительство в Петрозаводске и в течение десяти лет работает на Онежском заводе сперва подсобником и землекопом, затем штамповщиком и сварщиком. Пожар на заводе ведет к сокращению рабочих. Господарев делается кузнецом, потом возчиком, а после случайно полученного увечья становится инвалидом и заканчивает жизнь сторожем и работником совхоза.

Таким образом, Господарев – не крестьянин, а в зрелые годы своей жизни – рабочий, и этим определяется внутреннее содержание его сказочного творчества. У Господарева иное осознание действительности, чем у его предшественников-крестьян. Условно-сказочная, фольклорная действительность у него превращается в реальную действительность. Мы имеем уже не пронизывание элементами быта, а иное качество. Сказочные цари, которыми именно как сказочными дорожит еще Ломтев, у Господарева невозможны. Для него цари – настоящие цари и соответственно обрисованы и трактованы им. Антипоповские тенденции, имеющиеся и в дореволюционной сказке, у него превратились в антирелигиозные. У Господарева клеймятся не злой помещик или барин, остающийся в дураках, у него выносится приговор феодально-помещичьему строю. Любовь к старой сказке у него – любовь к культурному наследию. Этой сказкой он дорожит. Он знает около сорока сюжетов волшебной сказки, разнообразно их контаминируя и соединяя[996]. Он сохраняет как сюжетный стержень, так и трактовку деталей. Но тем не менее по ряду стилистических приемов его волшебные сказки представляют собой новеллы. Если бы Господарев получил образование и стал писателем, мы имели бы в его лице крупнейшего новеллиста. И избушка яги, и змееборство, и женитьба героя – все у него изображено как действительно имевшее место. Этому способствуют живой и естественный язык, обилие диалогов и чрезвычайная детализация. Вот как, например, трактуется мотив героев, прибывающих в дом чудовища, где их расспрашивает мать чудовища, от которого она их прячет.

«Ступайте за мной, – сказала старуха, – я знаю, что вы с дороги, вы кушать хочете.

– Да, бабушка, хочем.

– Ну, кушайте поживей, а то скоро придет сын мой, так он вас сгубит.

Она их накормила и видит – сын едет. Она их взяла ударила, одного по головы и другого, и сделала их палками и поставила их за шкап»[997].

Здесь решительно все – и поторапливание с едой, и удар по голове (ср. в других случаях обрызгивание водой и произнесение заклинательных формул), и прятание за шкаф, и такие выражения, как «ступайте за мной», выдает новое мироощущение и новый стиль. Отсюда понятно, что при всем тяготении к волшебной сказке у Господарева по количеству сюжетов все же преобладает новеллистическая. Из опубликованных 94 текстов абсолютное большинство падает на новеллистические сказки. Отсюда понятно также, что Господарев, в целом сохраняя традицию, все же активно ею не дорожит: при повторных исполнениях рассказывает по-разному, а иногда создает и новые сказки («Красные орлята»). В этом отношении он представляет собой противоположность Ломтеву, который сознательно дорожил традицией и отрекался от авторства некоторых сказок, которые склонен был приписывать ему Зеленин.

Как мы видим, большинство крупных сказочников – мужчины. Это еще не означает, что такое положение соответствует действительности. Оно могло зависеть и от того, что большинство собирателей – мужчины и что женщины стеснялись их и отказывались исполнять им свои сказки. Вопрос о том, преобладают ли у нас в качестве исполнителей мужчины или женщины, может быть решен только при сплошном стационарном обследовании.