Морфология загадки

Означает ли сказанное отрицание теоретической мысли в гуманитарной области? Нисколько. Теоретическая умудренность исследователя не только не упраздняется, но совершенно необходима. Но только ей уместно быть всегда под вопросом. Положение аналитической мысли в гуманитарной области парадоксально: она глубока, когда единственным образом соответствует данному предмету, не может быть подведена под готовую теорию. Остается ли в таких условиях место теории? Ответ на этот вопрос зависит от того, как понимать, что такое теория. Если освободить это понятие от узкого влияния победоносных сегодня образцов, то теорию можно определить как усмотрение сущностей и аналитический путь с этим сопряженный. Полагать, что теория – это определенная и достаточная совокупность фундаментальных посылок, значит мыслить ее по типу логико-математических наук. И уж совсем убого допущение, что теория – это то, что дает алгоритмы исследования. Теорию данного феномена, разумеется, следует строить в горизонте совокупности накопившихся пониманий смежных феноменов, так чтобы они способны были бросать боковой свет друг на друга, но при этом редукция к общему знаменателю и обращение к идее инварианта бесплодны. Нужны средства мышления, сопротивляющиеся редукции. Нужна дискретная и полимодальная логика. Это положение здесь не развить в достаточной степени, но я дам о нем некоторое представление в той мере, в какой его иллюстрацией может стать пояснение исследовательской установки, принятой в этой работе.

Эта установка исходит из убеждения, что размышления об особенностях феномена загадки и поиски адекватных методов анализа представляют собой одну неразрывную проблему. Методы такого анализа нельзя сформулировать a priori. Готовые концепции должны приниматься во внимание, но при этом их следует подвергать полному критическому пересмотру на пригодность в данном случае, что позволит развивать теоретическую мысль без предрассуждений и в ответ на вызов, бросаемый данным особенным предметом.

Дело было жарким летом 1981 года. Я сидел в книгохранилище библиотеки Индианского Университета в Блумингтоне в ожидании Вадима Всеволодовича Ляпунова, с которым мы в ту пору изучали морфологию русской пословицы, и читал загадки в собрании пословиц и загадок Владимира Даля. Наши занятия пословицей позволили мне по-новому читать загадку. Подойдя сзади и заглянув через плечо в мою книгу, Вадим Всеволодович сказал: «А со мной знаете какая незадача вышла? Есть у нас тут известный фольклорист О. Недавно в связи с какой-то своей работой он попросил меня послужить ему в качестве native informant в разгадывании русских загадок. Я согласился. Стали мы встречаться – он читает загадки, а я… ничего не могу угадать. И сколько мы ни бились, я не научился разгадывать загадки». Рассказ В. В. прозвучал для меня как ответ на мои собственные мысли. Стало ясно то, о чем я раньше лишь смутно догадывался, – что хорошую народную загадку разгадать и невозможно – не для того она существует.

Вскоре я узнал, что как раз в предыдущие два десятилетия, в 1960-е – 70-е гг., этнографы, один за другим, стали отмечать, что у тех народов, у которых сохранилась живая традиция загадывания загадок, она представляет собой ритуал, в котором ответы известны как загадывающей, так и разгадывающей стороне (Блэкинг 1961 и многие др.). Кроме того, аналитики наконец-то признали, что между загадкой и разгадкой существует неоднозначная связь (Скотт 1965, Маранда и Маранда 1971 и др.), но, вместо того, чтобы задуматься над этим обстоятельством, занялись вписыванием его в какую-нибудь готовую теорию. Я обнаружил еще, что о загадке известно много важных вещей, но то, что важно для одних исследователей, не принимается во внимание другими, так что в общем состояние знания о загадке напоминает jigsaw puzzle – есть осколки отдельных сведений, которые нужно собрать так, чтобы они стали сосудом знания.

Следовало собирать знания о загадке без опоры на готовую теорию и искать пути имманентного подхода к ней. В процессе таким образом обозначившегося исследования начали вырабатываться некоторые ориентиры, и по мере его продвижения стал складываться некоторый путь обретения понимания, или герменевтическая стратегия. Но достаточно прояснилась она лишь на завершающих этапах работы. И это совсем не то, что готовая теория – стратегия создавалась по месту и складывалась по мере проникновения в тайны предмета исследования. Попытаюсь выделить ее характерные особенности.