Морфология загадки

Почему Тэйлор поставил полнозначный вид загадки в начало ее истории, а неполнозначные счел продуктами ее распада? Другие авторы, как Жорж и Дандес, сделали противоположный вывод – что сложная форма выработалась из простых. Вывод Тэйлора вытекает из понимания упрощенных загадок как выродившихся, но вывод этот не очевиден, Тэйлор не дает ему обоснования и не рассматривает противоположной возможности. Ему интуитивно ясно, что дело обстоит именно так. У этой интуиции есть хорошее основание: подлинная загадка не является суммой более простых качеств, ее структурная особенность имеет целостный характер, и народная загадка отличима от других жанров энигматики именно как образование со своеобразной морфологией, причем примитивные виды не дают основания для выделения жанра. Таким образом, этот взгляд относится не к части истории загадки, которая начинается с утратой социальных условий ее полноценного существования, а ко всей истории. Согласиться с этим – значит принять ответственность за целый ряд осложнений.

Согласиться с Тэйлором – значит прежде всего вступить в конфликт со всей почтенной традицией эволюционных представлений. И Ламарк, и Гете, и Дарвин, и все последующие эволюционисты неизменно представляют процесс эволюции в качестве развития от простейшего к сложнейшему: органическая жизнь развилась из неорганической, сложные организмы развились из простейших, а человек – из предковой формы, которая находилась на эволюционной лестнице на уровне обезьяны. Этот ход мысли был затем перенесен в другие области. Общества эволюционировали от примитивных к высоко развитым. Науки от догадок дошли до сложнейших теорий. Так же развивалась и техника материального производства. Все это представляется очевидным. Мы так привыкли к превосходству естественнонаучных понятий, что даже не задаем себе вопроса: а дают ли они универсальную модель? удовлетворительны ли они для истории культуры во всех ее отраслях? не нуждаются ли в существенных оговорках? Трудно перечислить всех авто ро в, которые считают само собой разумеющимся, что сложные загадки выросли из слияния элементарных вопросов.

Но в отличие от материального мира, культурные феномены не происходят друг от друга в линейной последовательности и в процессе прогрессивного развития по нарастающей. Произведения искусства рождаются в головах людей в результате творческой свободы духа, открывающей новые перспективы. Всегда ли культура устремлена к более высокой организации? Мы знаем, что санскрит, древнегреческий и латинский языки обладали более богатый флективностью, чем их современные потомки; и мы не имеем представления о древности сложных флективных языков, ни об их происхождении. Можно ли сказать, что исторические тексты стали сложнее со времен Пятикнижия? Возможно указать ближневосточные тексты, родственные последнему и предшествующие ему, но считать их его предками нельзя, ибо Пятикнижие – это особый мир, который смог абсорбировать мотивы более ранних текстов, но на своих собственных условиях, а не в рамках некоторого генетического ряда. Стоит ли утверждать, что современная философия сложнее Платона и Аристотеля? Словом, перенесение естественнонаучной эволюционной схемы на историю культурных явлений без серьезных оговорок оборачивается сильно искажающим упрощением. Вряд ли имеет смысл говорить о генетической линейности развития культуры или о развитии культуры по восходящей. В разных областях культуры появляются необъяснимые и более не достижимые вершины.