Морфы: отец и сын (СИ)

Тимур всё это время был в операционной. Мы ждали в коридоре, когда операция закончится. Я пытался выйти на связь с сыном, но он был без сознания. Оставалось надеяться, что ещё придёт в себя. Если же всё пойдёт по худшему варианту, то я потеряю последнего родного человека в этом мире. Пусть я и не был согласен с ним по многим вещам, но это не означало, что я хотел его смерти.

— Он спит. Но вы можете побыть с ним в палате. Только не шумите, — сказала доктор. На халате была табличка с её именем: Элизабет. Дети сразу вскочили на ноги и пошли следом за каталкой, на которой лежал Тимур. Каталку вёз робот, с человекоподобными чертами.

— Всё будет нормально? — спросил я.

— Да, детали подошли. Сильно парню досталось когда-то.

— Он очень сильный. Один остался с братом и сестрой. Взял за них ответственность, — ответил я.

— Вы установили связь с сыном?

— Нет. Не отвечает. Мне нужно что-то подписывать? Объяснять? — спросил я. Она улыбнулась.

— Нужно переговорить с полицией. Расскажите при каких обстоятельствах нашли детей. Почему решили им помочь… — Элизабет улыбалась, но глаза были серьёзные. Она словно сейчас пыталась понять, что мной двигало. Самому бы понять, что тогда перевернулось в моей голове, когда я решил ввязаться в эту историю.

— Я не знаю ответа на ваш последний вопрос.

— Так есть время придумать этот ответ.

— Тут лет не хватит, чтоб понять, почему, потеряв всё, я не стал их считать врагами. Сказать, что они не доросли до врагов? А кто дорос? Кто враг? Тот, кто будет желать мне смерти? Наверное, да. Это и будет враг. Тогда придётся защищаться, чтоб сохранить жизнь в этом мире, что мы прокляли и в котором все перемешали. Но тогда враг не будет иметь привязки к тому материку, на котором когда-то жил морф. Это будет плохой морф. Сам по себе плохой. А плохие есть на любом материке. Это и будут те, кого я начну считать врагами. Но дети на эту роль не подходят. Они оказались жертвами в этой мельнице, которую устроили мы. Такой ответ устроит?

— Давайте сделаем так. Вы сейчас уйдёте. Мы сделаем вид, что друг друга не знаем. То, что понимаем мы с вами, ещё не все понимают, — ответила Элизабет. — Фитоморфу в этой суете легко затеряться. Через город проходят тысячи морфов. Кто будет искать иголку в стоге сена?

— Думаете будут неприятности?

— А думаете не будет? Когда есть возможность, то стараются закрывать глаза. Но при ситуациях, когда отвернуться нельзя, то приходится действовать.

— Что будет с детьми?

— Приют. Потом постараемся определить в новую семью. Не они первые, ни они последние. Сейчас многие потеряли близких. Хотя бы при эвакуации, когда кидали нас с материка на материк. Хорошо хоть не все уехали. Не могли бросить заводы по изготовлению запчастей. Иначе жертв было бы больше. Сейчас мало тех, кто готов помогать. Надеюсь, что у вас дальше всё будет хорошо и с сыном всё наладится.

—Приглядите за детворой, — ответил я, надеясь, что поступаю правильно. Им всё же было лучше у своих, чем со мной.

Я воспользовался советом Элизабетт и ушёл из больницы. Теперь оставалось найти лагерь беженцев. Получить удостоверение личности и порцию еды размером с ладонь. Записаться на работы по вырубке леса и очистке дороги, чтоб восстановить сообщение между городами, что оказались отрезаны глухой стеной. Эта стена возникла по причине сброса бомб. Большее количество биологического материала скопилось в одном месте. Это вызвало такой небывалый рост растительности.

Я работал. Потом получал еду. Выходил в ещё одну смену — получал деньги. Небольшие, но реальные. И так изо дня в день. Иногда нужно отключиться от мира, чтоб не сойти с ума, чтоб не валиться с ног от усталости и безнадёжности, которая окружала в лагере.

«Если так всё безнадёжно, то почему ты всё ещё там?» — услышал я голос сына, когда в который раз вышел валить лес.

«Не знаю куда идти», — ответил я.

«Вперёд. Куда же ещё? Как будто мы можем повернуть назад. Нас такой возможности лишили».

«Как ты?»

«Руки вытянулись на три метра. Пока ждал, когда они срастутся, до нормальных размеров, так они переплелись с лианами. Постепенно превращаюсь в дерево».

«Ты это прекрати. В дерево превращаешься».

«Они меня за своего принимают. Травка всего опутала. Даже какие-то букашки завелись».

«Букашки у звероморфов заводятся. Блохи называются».

«А у нас жучки и паучки. Интересно наблюдать, как паук паутину плетёт. Так умиротворяющее выглядит. Да, ладно тебе так переживать. Такая жизнь имеет право на существование».

«Не имеет. Ты не погибнешь. Уйдёшь в анабиоз до лучших времён, потом захочешь встать, но не сможешь».

«Так я уже не могу. Врос».

Я остановился. Показал бригадиру, что ушёл на перерыв. Сам же отошёл в сторону и сел на поваленное дерево. Вокруг летали бабочки, которые радовались появившемуся солнцу, что вновь пробилось сквозь густую крону.

«Тебе скоро исполнится восемнадцать. Ты готов сдаться, прожив всего-то одну десятую всей жизни?»

«Но ты сдался, прожив в два раза больше, чем я. Так почему мне нельзя?»

«Я не сдавался».

«Твои мысли. Я их слышу, но не отвечаю».

«А я твоих не слышу», — усмехнулся я.