Моргейн

Чи, под глазами которого залегли тени, предложил ему уже чересчур разварившуюся кашу, его рука дрожала от истощения.

Вейни не стал отказываться и взял ее. Он заставил себя съесть ее до конца. Отказ стоил бы слишком дорого.

За несколько шагов от него Сиптах вскинул голову и вызывающе фыркнул, потому что к нему подошел Ранин. Моргейн резко подняла голову, черный ствол оружия глядел прямо на Ранина.

Но Ранин только принес завтрак и предложил его ей, хотя и не рискнул подойти ближе. Моргейн вскочила на ноги, Подменыш в одной руке, черное оружие в другой, и остановилась, глядя не на Ранина, а на него.

Он тоже посмотрел на нее, слабый, и приподнялся на локте, одеяло упало и он почувствовал удар холодного воздуха.

Какое-то мгновение она молчала. — Как ты себя чувствуешь?

— Лучше, — ответил он. — Намного лучше, лио.

— Я не собиралась так долго спать…

Он глубоко вздохнул, еще вчера он задохнулся бы от боли. А сейчас, к большому удивлению, нет. Но ему очень хотелось заплакать, это было так просто, и он задвигался, толкнулся локтем, и теперь боль пронзила его насквозь. Мир закружился вокруг.

Моргейн подошла к нему, так махнув ножнами с Подменышем, что все остальные в ужасе отпрыгнули на несколько шагов. Встала на колени и уставилась в него взглядом.

— Я думаю, что кашу можно есть, — прошептал он, — но на твоем месте я бы не стал.

— Почему?

— Они ее испортили, — объяснил он. — Переварили.

Она вернула оружие обратно на пояс и коснулась его рукой, отбросив его волосы с небритой щеки. Несмотря на сон, она выглядела усталой, усталой и смертельно озабоченной. — Мы поедем этой ночью, — сказала она.

— Лио, мы не можем ждать!

— Ты что, опять споришь? Я помню твой совет и приняла его. Здесь мы в безопасности, на время. Лошади отдыхают. Потом наверстаем время.

— Мы не сможем наверстать два дня. Я могу скакать. — Он сел прямо и согнул правую ногу, а она положила руку ему на колено.

— Ты ляжешь и будешь спокойно лежать, вот что ты сделаешь. Тебе не надо делать ничего. — Она коснулась его ребер, там, где Хесиен туго перевязал его рану. — Сломаны, не так ли?

— Нет, рана. — Он глубоко вздохнул, потом задержал дыхание, проверяя снова и снова: если сидеть прямо, было намного лучше. — Я справлюсь.

— Вейни. — Ее рука нашла его запястье и сильно прижала к себе. — Ты меня слышишь? Я скажу тебе кое-что, что может поддержать тебя—

Она заколебалась и замолчала. Не похоже, чтобы то, что ей не хотелось говорить, способно поддержать его. — Что, — спросил он. — Лио, что ты хочешь мне сказать?

— Ты знаешь — когда субстанция входит в ворота — она… она как бы рассеивается… и потом собирается в похожее на первоначальное тело, но уже по ту сторону…

— Ты уже говорила мне об этом. — Ему не нравились разговоры на такие темы. И ему не хотелось думать об этом чаще, чем он должен думать — тем более сейчас, когда перед ними ворота, которые ведут себя не так, как должны. Он бы хотел, чтобы она сразу перешла к сути дела.

— Ты увидишь — эти раны — они не будут болеть на другой стороне. Ты даже не унесешь с собой шрамы. Ты вылечишься.

Вообще-то она могла лгать, с искренним видом. Или говорить кусочки правды. Но не ему, потому что ему это не нравилось. И в таких случаях она никогда не глядела прямо в глаза. Очень просто.

— Что ты говоришь? — спросил он.

— Я выбрала время, — ответила она. — Составила схему перехода, для тебя и для меня — совершенный узор, без единого пятна. С некоторыми ограничениями — они есть, увы — ворота всегда восстанавливают субстанцию. Любые ворота, в любом мире — восстановят тебя таким, каким ты был, создадут тебя заново. И не будет шрамов. Ничего, что напомнило бы тебе о боли.

Сейчас во всем этом смысла не было. Вейни положил руку на ребра, спрашивая себя, сможет ли переход через ворота вылечить и то, что под поверхностью.

Или все остальное, то, что они с ним сделали.

— Колени трясутся всегда, — сказала она. — Особенно перед выбором схемы перехода. Я должна всегда составлять ее. Ни почти никогда нет свободного времени.

— Шатан, — вспомнил он. — Врата Азерота.

— Да, там. Ворота не любят никаких случайных отличий. Они всегда восстановят субстанцию, насколько смогут. Мысли могут уйти. Воспоминания. Тело — не изменится, никогда.

— Не изменится? Никогда? — Его охватила паника. Потом он решил, что должен быть благодарным им. Ведь это что-то вроде подарка.

Данного воротами. Но в любой магии Ворот есть подвох.

— Я же должен стареть…

— Нет. Не телом.

— О Боже, — прошептал Вейни. На мгновение вернулось головокружение. Но в любом случае он смертен, и острая боль в боку и бедре не давали забыть.

Он всегда знал, как выглядит, и считал что становится старше, сила растет, он взрослеет — и был уверен, что так оно и есть: плечи стали шире, руки налились силой. Мужчина всегда замечает такие вещи.

Но нет, это никогда не произойдет. Его жизнь остановилась. Он вспомнил дракона, замерзшего в снегу, с наполовину раскрытым крылом.

— О Боже. — Он взял себя в руки, стал холодным снаружи и внутри.