Моряки Гора

Интересно, как возрастает чувствительность тела женщины, оказавшейся в неволе. Частично это, несомненно, следствие того, что она откровенно одета, скажем, в тунику или камиск, если ей вообще позволят одеваться. Таким образом, она, вероятно, будет буквально кожей ощущать даже самое лёгкое движение воздуха на её теле, волнение шёлка или реповой ткани на её бёдрах, чёлки на лбу, чувствовать пряди циновки, ворс ковра, гладкость каменных плит, под своими босыми ногами. Но я всё-таки думаю, что лишь малая часть этого повышения чувствительности является следствием гардероба. Большая и, безусловно, значительно большая доля этого понимания, является следствием непосредственно её статуса, того, что она принадлежит, что она зависима. Это оживляет её способами, непостижимыми для свободной женщины. Услышав шаги своего господина на лестнице или за дверью, она внезапно может остро осознать наличие ошейника на своей шее, его ошейника, от которого она не может избавиться, который стал для неё таким привычным, что она последнее время перестала его замечать. Возможно она даже надеется, что хозяин прикует её цепью на мехах в ногах его кровати, чтобы затем, беспощадно воспользовавшись её беспомощностью и чувствительностью, с жестокостью и суровостью господина, с нежностью и добротой любовника, напомнить ей о том, что она — рабыня, и только это, вынуждая её ради своего удовольствия, вынести может ан, а может целое утро, или день, или ночь экстазов последовательных рабских оргазмов. Конечно, её эмоции также становятся необыкновенно сильными и живыми, такими, каких она даже представить себе не могла до своего порабощения. Она теперь полуголая рабыня, животное, вдруг видит перед собой новый, богатый мир, мир, заполненный новыми замечательными звуками, ароматами, видами, прикосновениями и вкусами. Разумеется, этот мир был там и прежде. Но ведь прежде она не принадлежала, не была на своем месте в природе, как женщина, прежде она не носила ошейник мужчины. Как вышло, что она ничего не знала об этом великолепии прежде? Конечно, ветер всегда волновал высокую зелёную траву и шелестел в блестящей листве турового дерева. Но только теперь, идя за своим владельцем по городскому саду она осознаёт, что пышная череда бутонов выстроена не просто как музыка цветов, тонов и оттенков, где с плавным перетеканием от одного в другой, где с резким контрастом, призванных усилить впечатление от прогулки, но в этом есть и другая музыка, симфония написанная ароматом. До неё внезапно доходит, как много идей, искусства, планов и труда было вложено в создание этого парка или сада. А как красивы вечером башни, на фоне бордового закатного неба, очерченные светом Тор-ту-Гора, наполовину спрятавшимся в тёмных облаках. Как она могла не замечать величавого аллюра кайилы, извивов спины крадущегося избегая открытых мест слина, мощи крыльев тарна, ловящих ветер. Зато каким богатым становится мир, для прикосновений, для кончиков пальцев, стоп, губ, для каждой клеточки тела. Что может знать свободная женщина о тяжести и звоне цепей, о том, какие ощущения вспыхивают в теле, когда руки стягивает за спиной грубая верёвка, когда на запястьях с сухим щелчком смыкаются наручники, когда обнажённые колени холодит полированный камень, когда прижимаешься губами к плети, исполняя перед господином ритуал почтения и преклонения, отдавая должное его власти над собой? А ведь есть ещё вкус стиснутого между зубами кляпа, отвратительная до ужаса горечь рабского вина и восхитительная сладость противоядия, смешанная с волной всепоглощающего ужаса, вкус простой, непритязательной, но такой желанной, когда голоден, пищи, возможно, брошенной в миску на полу, глоток ка-ла-на, выпрошенный у хозяина, радость вкуса крошечной карамельки, о которой она так долго мечтала, брошенной перед ней на пол или поданной с руки. Рабыня знает много маленьких, простых радостей. Она быстро учится ценить их, дорожить ими, чем может вызвать только насмешки надменной свободной женщины, наслаждающейся безопасностью своего положения и статуса. Но стоит только надеть на неё ошейник, и она моментально поймёт ценность маленьких радостей, поразительных, изумительных мелочей, которых она теперь жаждет, и получить которые отчаянно надеется, хотя ещё недавно она относилась к ним с презрением или брезгливостью. Нет ничего удивительного в том, что рабыня, будучи в собственности, во власти мужчин, живёт тысячей способов, неизвестных её свободной сестре.

Но думал я в основном об одной, особой рабыне. Если бы она принадлежала мне, размышлял я, то я оставил бы её Альциноей. А что, хорошее имя. Тем более что это, на мой взгляд, вполне уместно для женщин Ара или, по крайней мере, для самых красивых из них, тех, что только и достойны быть рабынями таких мужчин, как те, которые рождаются на Косе.

Безусловно, можно было хорошо заработать, доставив её в Ар. И я задавался вопросом, будет ли она стоить больше в ногах мужской постели.