Моряки Гора

— Она, как рабыня, не лишена привлекательности, — признал я.

— Но Ты все равно не хочешь, чтобы этой ночью ее прислали к тебе? — уточнил он.

— Верно, — кивнул я. — Я собираюсь выспаться.

— Как пожелаешь, — пожал плечами Лорд Нисида.

— Но я не отказался бы, — сказал я, — от наваристого бульона.

— Да будет так, — подтвердил пани.

Глава 5 Шторма не миновать

Миновала шестая рука перехода, писцы в Джаде перевернули лист календаря в котором отмечено осеннее равноденствие. Се-Кара остался позади, и, по моим подсчетам, шел третий или четвертый день седьмой руки перехода.

Денек выдался ясным.

Если бы курс «Метиоха» не пересекся с курсом этого огромного корабля, он уже стоял бы в своем эллинге, в порту Тельнуса, приготовленный к зимовке, а мы, его команда, и я в том числе, рассчитанные и сполна получившие свою плату у маршала гавани, с кошельками, набитыми медью, разошлись бы каждый своей дорогой, рассеявшись, кто-то по сотне городов и деревень, другие по улицам и переулкам Тельнуса, в поисках удовольствий и удобств большого портового города. Те, кто решил бы остаться в Тельнусе, получил бы меньшие деньги. Их плата предусматривала вычеты за предоставление им спального места в портовых бараках и право на еду один раз в день в общей столовой. Это была страховка от опустевшего кошелька, пустого живота и ночи под открытым небом на зимней улице. Правда, такое предоставлялось только тем морякам, что трудились на государство. Морякам, нанимавшимся к частным судовладельцам, приходилось рассчитывать только на свои силы, как в городе, так и за его пределами. Изредка суда выходят в море, прижимаясь к берегу, но, в целом, в межсезонье жизнь в порту замирает. Зато, с каким энтузиазмом после зимнего затишья встречают весну! Распахивают ворота эллингов, выкатывают наружу корабли, словно просыпающиеся под светом солнца. Им подновляют оснастку, подтягивают соединения, конопатят и смолят швы, подкрашивают. Это потрясающее зрелище, когда по окончании всех работ увитые гирляндами цветов корабли, под музыку и торжественное пение, несут к воде. Тассе жертвуют масло, вино и соль. Масло, чтобы успокоить ее воды, вино, чтобы согреть и порадовать, а соль, большую ценность, ради чести, престижа, жизни и надежды, а также, чтобы она смешавшись с ею собственной солью, помогла принять корабль как частицу себя, чтобы море защищало и хранило его, как родного, как свою семью. Но меня, к несчастью, далеко занесло от Тельнуса и его удобств. Далеко за кормой остались крутые, узкие улицы, его огни, таверны, рабыни, надушенные и накрашенные, призывно звенящие колокольчиками, повязанными на их запястьях и лодыжках, их ласковые губы и мягкие теплые руки.

Я стоял, навалившись на планширь, и смотрел на море. Тасса спокойствием не радовала. Усиливающийся ветер уже начал срывать с гребней волн белые барашки.

Это было не самое лучшее время, чтобы испытывать судьбу выходя в Тассу. Они что, так мало знали о ее капризах, о ее характере?

На палубе, открытой пронизывающему ветру, было довольно прохладно, но я особого дискомфорта не чувствовал. Мне было тепло в куртке и плаще, надетых поверх туники и узких брюк. На ногах у меня были теплые мягкие ботинки. Конечно, под палубой, вдали от свежего ветра, было гораздо теплее. И все же, я нисколько не сомневался, что позднее холод, несмотря на коридоры, печи и лампы, проберется и в эти таинственные лабиринты, скрывавшиеся ниже главной палубы.

— Насколько я понимаю, — сказал Тэрл Кэбот, тот самый тарнсмэн, который присутствовал на моем допросе днем ранее, — когда тебя подобрали, Ты не был вооружен.

— Верно, — подтвердил я. — На косианских военных кораблях в нормальной обстановке вооружены только офицеры. Оружие команде раздается только когда столкновение неизбежно.