Читаем Моряки идут на лыжах полностью

Разойдясь, командиры и политруки лихорадочно принялись за подготовительную работу. Нужно было осмотреть и проверить материальную часть и, что особенно важно, — довести смысл операции до каждого участника и напомнить соответствующие положения устава о разведке. 

Через час перед коммунистами обеих групп уже выступал парторг лыжников старший лейтенант Боковня. Серьезно и просто говорил он об особой, передовой роли коммунистов в бою и разведке. Для большинства предстоящая операция была первым боевым крещением. Поэтому сегодня парторгу задавали особенно много вопросов, и Степан Осипович уверенно и точно отвечал на них. 

С комсомольцами говорил секретарь бюро комсомола Луканин: 

— Нам, комсомольцам, в таком деле, конечно, место тоже впереди. Уж тут мы от товарищей коммунистов никак отставать не можем! 

Закипела жизнь в лыжном лагере. На воздухе смазывали лыжи и проверяли крепления, в землянках разбирали и чистили оружие, просматривали личное снаряжение, отбирали чистые маскировочные халаты, распределяли боеприпасы и скромное продовольствие — галеты и сахар. 

Однако, как и всегда, не все были довольны. Обижены те, кто не попал в разведку. Больше других огорчен комсомолец Переверзев. 

— Товарищ комиссар, — обращается он к Богданову, — вы мне делаете бледный вид перед товарищами. 

— Какой такой вид? — недоумевающе хмурит брови военком. 

— Не пускаете в разведку… перед товарищами стыдно. 

Лицо комиссара прояснилось. Он улыбнулся шутке лыжного «балагура» Переверзева. 

— Не в последнюю разведку посылаем, — утешил он его, — успеете и вы. 

— Мне бы хоть последний гвоздик в белофинский гробик… — мечтательно заметил, отходя, Переверзев. 

Когда все было готово, проверено и договорено и оба отряда разведчиков выстроились к походу, комиссар Богданов неожиданно узнал, что в отряде нашелся «симулянт»! Это был краснофлотец Дмитриев из группы Спиридонова. Он стоял перед комиссаром красный и смущенный. Комиссар смотрел на него в упор, стараясь поймать его взгляд. 

— Значит, обманули меня? 

Дмитриев, опустив глаза, молчал. 

— Когда я спросил вас, здоровы ли вы, что вы мне ответили? 

— Так я же… 

— Нет, вы прямо скажите, что вы мне ответили? 

— Ответил… — растерянно лепетал краснофлотец, — ответил: здоров, товарищ комиссар! 

— А это, оказывается, неправда: я стороной узнаю, что у вас пальцы на ногах отморожены. Нехорошо, Дмитриев! 

— Так это же ничего, товарищ комиссар! Это же сущие пустяки! В походе сразу все пройдет. 

— Нехорошо, Дмитриев, обманывать. Нехорошо! — строго повторил Богданов. 

Пришлось оставить «симулянта» на стоянке. Чуть не плакал он, прощаясь с товарищами. Мог ли комиссар Богданов сомневаться в успехе операции, имея дело с такими людьми?

* * *

Было около полуночи, когда сорок человек лейтенанта Чепрасова белыми призраками скользнули из тени леса на пушистую гладь залива. Лишь шуршащие шлепки лыж по глубокому снегу нарушали покой морозной ночи. Продвинувшись километров на шесть к югу, отряд круто свернул на северо-запад, взяв направление на узкий пролив между островам Койвисто-Бьеркэ и деревней Муурила. 

Насторожилась белея пустыня вокруг, а высоко над ней повисло звездное небо. Ничто не мешало пока стремительно-мерному лыжному бегу. Далеко впереди выступила темная полоска прибрежных сосен. Где-то правее, километрах в пяти, притаилась на горке невидимая Муурила. 

Вдруг над нею взметнулся вверх и упал на залив острый луч прожектора. На миг накрыл группу. Короткая команда Чепрасова бросила людей в снег. Никто не шевелился. 

Чепрасов был уверен, что прощупывание прожектором был случайным, что опасности внезапного нападения или окружения на заливе быть не могло, так как его отряд двигался с должным охранением. 

Прошло десять долгих минут. Моряки продолжали неподвижно лежать. Предательский луч упорно шарил вокруг, вгрызался в отдельные снежные кочки, шарахался в стороны и снова сторожевым псом ложился у самых ног обнаруженной разведки. 

Более чем на двадцать километров продвинулась разведка по льду во вражеский тыл. Вдали над лесом небо озарилось вдруг цветистыми вспышками многочисленных ракет. Видимо, не спалось сегодня врагу: мерещились близкие, опасные «москали». Наконец, враг угомонился. Тревога улеглась. Прожекторный луч убрался. Тогда бойцы Чепрасова, разминая застывшие руки и ноги, поднялись и продолжали свой путь. 

Приближалось время выполнения задачи: захватить контрольного пленного («языка»), найти огневые средства врага и расположение минных полей. 

Подойдя еще ближе к берегу, Чепрасов приказал командиру взвода Гошунову с восемью бойцами выйти на неприятельский берег и во что бы то ни стало достать «языка». Чепрасов знал, что невдалеке проходит шоссейная дорога и надеялся, что залегший в засаде Гошунов непременно дождется или одинокого пешехода, или проходящую машину. Остальное для храброго и сообразительного командира взвода — сущие пустяки. 

Попрежнему было тихо вокруг. Враг не подавал признаков жизни. Казалось, все благоприятствовало разведке. 

Перейти на страницу:

Похожие книги

Адмирал Советского Союза
Адмирал Советского Союза

Николай Герасимович Кузнецов – адмирал Флота Советского Союза, один из тех, кому мы обязаны победой в Великой Отечественной войне. В 1939 г., по личному указанию Сталина, 34-летний Кузнецов был назначен народным комиссаром ВМФ СССР. Во время войны он входил в Ставку Верховного Главнокомандования, оперативно и энергично руководил флотом. За свои выдающиеся заслуги Н.Г. Кузнецов получил высшее воинское звание на флоте и стал Героем Советского Союза.В своей книге Н.Г. Кузнецов рассказывает о своем боевом пути начиная от Гражданской войны в Испании до окончательного разгрома гитлеровской Германии и поражения милитаристской Японии. Оборона Ханко, Либавы, Таллина, Одессы, Севастополя, Москвы, Ленинграда, Сталинграда, крупнейшие операции флотов на Севере, Балтике и Черном море – все это есть в книге легендарного советского адмирала. Кроме того, он вспоминает о своих встречах с высшими государственными, партийными и военными руководителями СССР, рассказывает о методах и стиле работы И.В. Сталина, Г.К. Жукова и многих других известных деятелей своего времени.Воспоминания впервые выходят в полном виде, ранее они никогда не издавались под одной обложкой.

Николай Герасимович Кузнецов

Биографии и Мемуары
Идея истории
Идея истории

Как продукты воображения, работы историка и романиста нисколько не отличаются. В чём они различаются, так это в том, что картина, созданная историком, имеет в виду быть истинной.(Р. Дж. Коллингвуд)Существующая ныне история зародилась почти четыре тысячи лет назад в Западной Азии и Европе. Как это произошло? Каковы стадии формирования того, что мы называем историей? В чем суть исторического познания, чему оно служит? На эти и другие вопросы предлагает свои ответы крупнейший британский философ, историк и археолог Робин Джордж Коллингвуд (1889—1943) в знаменитом исследовании «Идея истории» (The Idea of History).Коллингвуд обосновывает свою философскую позицию тем, что, в отличие от естествознания, описывающего в форме законов природы внешнюю сторону событий, историк всегда имеет дело с человеческим действием, для адекватного понимания которого необходимо понять мысль исторического деятеля, совершившего данное действие. «Исторический процесс сам по себе есть процесс мысли, и он существует лишь в той мере, в какой сознание, участвующее в нём, осознаёт себя его частью». Содержание I—IV-й частей работы посвящено историографии философского осмысления истории. Причём, помимо классических трудов историков и философов прошлого, автор подробно разбирает в IV-й части взгляды на философию истории современных ему мыслителей Англии, Германии, Франции и Италии. В V-й части — «Эпилегомены» — он предлагает собственное исследование проблем исторической науки (роли воображения и доказательства, предмета истории, истории и свободы, применимости понятия прогресса к истории).Согласно концепции Коллингвуда, опиравшегося на идеи Гегеля, истина не открывается сразу и целиком, а вырабатывается постепенно, созревает во времени и развивается, так что противоположность истины и заблуждения становится относительной. Новое воззрение не отбрасывает старое, как негодный хлам, а сохраняет в старом все жизнеспособное, продолжая тем самым его бытие в ином контексте и в изменившихся условиях. То, что отживает и отбрасывается в ходе исторического развития, составляет заблуждение прошлого, а то, что сохраняется в настоящем, образует его (прошлого) истину. Но и сегодняшняя истина подвластна общему закону развития, ей тоже суждено претерпеть в будущем беспощадную ревизию, многое утратить и возродиться в сильно изменённом, чтоб не сказать неузнаваемом, виде. Философия призвана резюмировать ход исторического процесса, систематизировать и объединять ранее обнаружившиеся точки зрения во все более богатую и гармоническую картину мира. Специфика истории по Коллингвуду заключается в парадоксальном слиянии свойств искусства и науки, образующем «нечто третье» — историческое сознание как особую «самодовлеющую, самоопределющуюся и самообосновывающую форму мысли».

Р Дж Коллингвуд , Роберт Джордж Коллингвуд , Робин Джордж Коллингвуд , Ю. А. Асеев

Биографии и Мемуары / История / Философия / Образование и наука / Документальное