Моряки. Очерки из жизни морского офицера 1897‑1905 гг.

Самое большое торжество устроили в Хамаде. Там толпы народа проявляли восторг с особенным шумом, но нельзя не согласиться, что для этого имелось полное основание, так как победа была одержана действительно большая. В довершение, пленные имели вид таких великанов, по сравнению с победителями, что их положение казалось крайне унизительным. Если и правильно в свое время некоторые газеты называли японцев «макаками», то «шапками закидать» их, во всяком случае, не удалось. И вот теперь для удовольствия этих «макак» нам приходилось столь позорно парадировать. Знали бы мы наперед, что предстоит такое унижение, то, наверное, предприняли бы самую безрассудную попытку прорваться к русскому берегу, лишь бы не оказаться в таком положении.

Это унизительное путешествие закончилось, когда уже начинало смеркаться. Мы достигли гавани Хамады, где нас посадили на вспомогательный крейсер. Один из тех пассажирских пароходов, название которых кончается словом «мару». Все ужасно устали, и оттого попасть на пароход было особенно приятно. Офицеров разместили по чистым и удобным каютам, а команду в трюме. Поздно вечером пароход вышел в море, по неизвестному направлению. Пока никого свободы не лишали, и мы прогуливались по палубе.

Когда на рассвете некоторые офицеры вышли наверх, то, по‑видимому, крейсер проходил район боя, потому что они увидели несколько плавающих трупов. Очевидно, это были офицеры и матросы, которые, спасаясь, надели пробковые пояса, и те их держали на поверхности даже тогда, когда они после многих часов тщетных попыток спастись скончались. Тяжелое зрелище для тех, кто сам принимал участие в этом бою!

После полудня дали распоряжение сесть по койкам. По‑видимому, мы входили в порт, где нас предполагалось высадить, и нам чего‑то не хотели показывать. Даже иллюминаторы задраили боевыми крышками. Все же одному офицеру, который сидел в каюте с окнами, закрытыми лишь занавесками, удалось рассмотреть те места, которыми шел пароход. Оказалось, что он вошел в главную базу японского флота Сасебо, где на рейде стоял весь боевой флот. В бортах некоторых кораблей виднелись пробоины, и не их ли скрывали от нас?! Но чему никто и верить не хотел, так это тому, что якобы там же стояли и некоторые наши корабли под японскими флагами. Среди них этот офицер заметил «Орел», «Николай I», «Сенявин» и «Апраксин». Для нас это известие было жестоким ударом: так, значит, не только чудовищное поражение, но еще и позор сдачи!

Скоро пароход отдал якорь, и нас переправили на берег и сейчас же разделили. Офицеров поместили в деревянном бараке на огромном дворе перед морскими казармами, а команду увели куда‑то в другое место. На дворе с утра до вечера происходило обучение новобранцев строю, и в конце концов нам до отвращения надоели команды и крики обучающих.

Из этого барака мы не имели права никуда выходить, и только разрешалось гулять вдоль его стен. К нам почти ежедневно наведывались японские офицеры с переводчиками, страшно утомляя допросами. Сначала даже не ясно было, что они хотели выведать, но, по‑видимому, их интересовала судьба некоторых кораблей эскадры, которых не могли досчитаться. Среди них: «Анадырь», «Терек» и «Кубань». Но допросы ни к чему не приводили, так как никто из офицеров об этих кораблях ничего не знал, но японцы не хотели этому верить и все продолжали допытываться.

Обычно начиналось со взаимных любезностей: офицер и переводчик некоторое время усиленно кланялись, шипели и прискакивали, даже иногда предлагали чашечку с горячей водой, затем наступала церемония рассаживания и только тогда приступали к делу. Получая на все отрицательные ответы или лаконичные заверения, что нас в такие вопросы не посвящали, офицер начинал терять терпение и выражал неудовлетворение, а переводчик, не желая переводить обидных выражений, путался на ломаном русском языке, и выходило замешательство.

Эта комическая сцена невольно возбуждала улыбку, и тогда выведенный из терпения офицер вставал и, забыв все тонкости японского этикета, уходил. Как‑то мы узнали через переводчика, что в бараке на другом конце двора поместили офицеров со сдавшихся кораблей, которых японцы держали отдельно от других пленных. Один из наших офицеров проник туда, чтобы узнать подробности сдачи, и нашел всех в угнетенном состоянии.

Главным образом доказывали свою правоту чины штаба адмирала Небогатова, и все сводилось к тому, что адмирал пожертвовал собою ради спасения жизни полутора тысяч человек, и они считали, что с его стороны это было большим геройством. Но оправдывался только штаб, простые офицеры кораблей тяжело переживали сдачу и ничего не объясняли: «Поступили так, как было приказано, вот и все». При этом мы узнали и еще неприятную новость о сдаче миноносца «Бедовый» с тяжело раненным адмиралом Рожественским. Какая печальная история! В общем, мы жалели всех; только двое‑трое высших чинов производили неприятное впечатление и вызывали чувство раздражения.