Морок

Королева явно нервничала. Она быстро ходила по комнате от одной стены к другой, мычала и мотала головой, выражая недовольство кем-то или чем-то невидимым. Второй день она так и не притрагивалась к еде. Бледная, с горящими глазами она, казалось, бредит. Иногда она яростно что-то шептала, а временами забиралась с головой под одеяло и не высовывалась оттуда несколько часов.

– Кто он? – бормотала королева прохаживаясь по коридорам дворцам.

– Кто этот человек? – задавала она вопрос отражениям зеркалах.

– Да кто же это? – искала она за тяжелыми портьерами в залах.

– Кто бы это мог быть? – спросила королева проходившего мимо кареглазого юношу.

– Кто он, сударыня? – удивился молодой человек.

– Ах, да-да, что же, вы куда-то шли? – спросила королева, словно очнувшись от забытья.

– Моя королева, – ответил ей он. – Позвольте усладить вас музыкой, она как никто врачует душевные раны и сокращает ожидания. Она одна – помощница и в заботах, и в праздные минуты.

Юноша настолько был хорош собой, его темные карие с искорками глаза захватывали внимание и поглощали смотрящего в них. Королева, как и любая женщина каких угодно кровей, не удержалась и поддалась обаянию прекрасного флейтиста.

Словно завороженная, она двигалась с ним по коридорам к своему кабинету, не отводя своих глаз от его лица.

Флейтист, напротив, как и положено низшим чинам, не смел поднять головы на королеву. И чем больше он отводил свой взгляд, тем настойчивее королева стремилась стать ближе к нему.

Когда дверь кабинета закрылась за ними, и они остались одни, флейтист повторил свой вопрос:

– Моя королева, о ком же вы спрашивали, когда я встретил вас?

Евтельмина знала, что никому на свете не может поверить своих тайн. Никому на свете. Но эти глаза были настолько чарующе красивы, дурманяще близки, им нельзя было не доверять. И королева, забыв обо всех осторожностях, поведала юному музыканту все свои планы, все печали и надежды.

Королева болтала без умолку, как самая обычная торговка на рынке, говорила обо всем, постоянно сама себя одергивая и не могла остановиться.

«Вот, что значит женская натура! – рассуждала она сама с собой, пока язык молотил чечетку, выдавая этим ясным карим глазам все секреты. – Что ж это делается? Всю жизнь! Всю свою жизнь я презирала этих моих болтливых фрейлин, сплетничающих на каждом повороте обо всем, что происходит. А вот, оказывается, я и сама такая же, как они. Вот, что значит быть женщиной».

Мысленно Евтельмина уговаривала себя перестать, а язык, отпущенный на волю, не унимался, а карие глаз так одобрительно смотрели, и королеве ничего не оставалось, кроме, как попотчевать гостя особенным чаем.

Обливаясь слезами, ругая себя на чем свет стоит, она подала ароматное зелье с мелким порошком, пахнувшее миндалем в самые поры его цветения, в резных перламутровых маленьких чашечках.

– Почему вы плачете, моя королева? – изумился флейтист.

– Нет, это не объяснить, это так, это просто, впрочем, не важно…

– Мне кажется я знаю, кто он! – сказал флейтист, поднося чашечку ко рту и нежно фукая на поверхность горячего напитка, чтобы остудить его.

– Кто? О ком вы говорите?

– Я говорю, что, кажется, знаю, кого вы ищете, кого имела ввиду деревенская девушка, – и юноша прищурил глаза, защищаясь от горячего пара, приготовляясь сделать глоток. – Дело в том, что я был воспитанником вашей няньки, Рогнеды. Долгое время, в тайне от вас, она держала при себе, как это сейчас принято называть, талантливую молодежь. Я был одним из них. И представляю себе, по крайней мере, двух юношей, что были со мной и полагаю, что именно о них шла речь в записке…

Евтельмина со скоростью скаковой лошади, жестом широким как западные горы с размаху врезала по маленькой чашечке, задев прекрасное лицо флейтиста:

– Не смейте пить!

– Истеричка, – прошептал флейтист и бросился бежать.

Королева ринулась за ним. Юноша, конечно, был гораздо быстрее и дворец знал гораздо лучше, все переходы и тайные лазы были ему известны. А королева путалась в подъюбниках, застревала в рюшах, задыхалась в высоких воротниках, поэтому она прибегнула к женской хитрости:

– Держи вора! – закричала она.

И через несколько мгновений раздался тяжелый удар и какой-то несуразный хлопок. Бывший за поворотом лакей остановил флейтиста.

Королева велела внести юношу в ее покои и позвать к нему врача. Через некоторое время после траты нескольких щепотей нюхательной соли, ледяных компрессов музыкант пришел в себя.

Евтельмина облегченно выдохнула и велела выгнать всех из комнаты.

– Наконец-то, наконец, дорогой ты мой! Зачем ты побежал? Зачем? Ты понимаешь, что ты мог вообще не выжить?

Флейтист растерянно улыбался.

– Кто вы? – спросил он, хлопая большими карими глазами.

***

Иннокентий ругал себя на чем свет стоит, как он мог забыть такую ценную вещь.

– Все потому, что легко она мне досталась, вот если бы с трудом добывал, уж не забыл бы….

– Об чем ты, сынок? – ласково спросила его баба.

– А! – Иннокентий в сердцах махнул рукой. – Ни об чем. Ты кто такая, тетенька? И как я сюда попал?