Морок

Он готов был добавить: «Надеялись, что ради вас я изменю своей традиции?» Но разъяснений не потребовалось: публика, хорошо знавшая манеру ведущего отшучиваться от любых разговоров о личной жизни, дружно захохотала. Виктор мысленно поблагодарил своих зрителей за то, что они у него все-таки умные и добрые.

Когда шум утих, произошла небольшая заминка: боясь также быть поднятыми на смех, люди не торопились задавать новые вопросы. Виктор собрался было заговорить, чтобы разрядить атмосферу, но тут совсем поблизости от него поднялась рука.

Микрофоном завладела пожилая дама в шубе из натурального меха и в крупных бриллиантах.

— Я — русская графиня, — сказала она, — и я хочу обратиться к мистеру Смиту по-русски.

Виктор вежливо улыбнулся.

— Господин Смит, я слышала, что вы долго работали в России, что вы знаете и любите язык моей родины, — с усилием произнесла русская графиня, терзая и коверкая язык своей исторической родины.

— Это правда, — тихо, но внятно вставил Виктор.

— У вас наверняка есть любимый русский поэт, — безапелляционно заявила аристократка. — Я прошу вас прочесть несколько строк вашего любимого стихотворения на русском языке.

Она одновременно картавила, отверждала «т» и запиналась на каждом окончании. Виктору было мучительно неловко ее слушать; на языке вертелась колкость: «Леди, не мучайте себя, говорите по-английски — я понимаю и это наречие!»

Он поблагодарил за вопрос, торопливо перевел для публики весь диалог и на несколько мгновений задумался. Прочитать стихи по-русски — это минута выброшенного экранного времени, ведь никто ничего не поймет. Очень хотелось отделаться чем-нибудь вроде «О, закрой свои бледные ноги!». Но старушка, пожалуй, неправильно поймет. Впрочем, стихи на незнакомом языке могут здорово завораживать! Что же прочесть? Чтобы не затягивать паузу, Виктор открыл рот… «Принесли букет чертополоха…»

Он и сам не знал, что помнит это стихотворение…

…Снилась мне высокая темница
И решетка, черная, как ночь,
За решеткой — сказочная птица,
Та, которой некому помочь.
Но и я живу, как видно, плохо,
Ибо я помочь не в силах ей.
И встает стена чертополоха
Между мной и радостью моей…

— Это Николай Заболоцкий, — добавил он, закончив читать.

Какое-то время он молчал, ничего не видя и не слыша вокруг, оглушенный смыслом только что прочитанных строк. Затем очнулся и посмотрел на публику. Люди стояли серьезные, притихшие, неотрывно глядели на него. Не могли одни стихи их так зачаровать. Видно, что-то у него произошло с лицом. Бетти очень вовремя перехватила инициативу:

— Боюсь, Виктор, тебя, да и меня заодно, теперь уволят за скрытую рекламу. После того как ты прочитал эти красивые и притягательно непонятные стихи, я думаю, многие захотят записаться на курсы изучения русского языка.

Бетти даже в своих развлекательных программах редко несла такую чушь. Но Виктор благодарно улыбнулся ей в ответ.

Потом его внимание вновь привлекла русская графиня, которая все еще владела микрофоном.

— Спасибо, — сказала она. — Я не знаю поэта Заболотного, но я услышала красивые стихи. И вы… как это говорится?.. — она театрально пощелкала пальцами, — вложили в них всю душу, — с апломбом закончила старуха.

Виктор разозлился. «Поэт вложил в них душу. А я только прочел, как мог. И только потому, что не придумал, как по-другому от тебя отделаться!» У него, разумеется, не было времени на то, чтобы произнести про себя эту фразу, она лишь мелькнула в сознании — и Виктор уже забыл о русской, передавая микрофон в протянутую над головами руку.

Зрители, стоявшие в непосредственной близости от человека, которому достался микрофон, вежливо расступились. Теперь в перекрестии прицелов камер оказался небольшого роста очень пожилой сухонький джентльмен. Уже улыбаясь новому участнику телемоста, говоря ему какие-то ободряющие слова, Виктор успел подосадовать на выбор, сделанный помощниками: второй представитель старшего поколения подряд. Впрочем, что же делать, если они всегда — самые активные участники подобных мероприятий.

— Я очень люблю вашу передачу и стараюсь всегда ее смотреть, — начал старик с той неторопливой основательностью, с тем трогательным уважением к каждому произносимому слову, на какие еще способны только люди его времени.

Виктор улыбнулся:

— Спасибо на добром слове.