Морок

Долго они толковали в ту ночь, до самого утра. И мирились, и снова ругались, но в одном сошлись – механизатор нынче на земле, как поденщик. Вспахал – получил, посеял – получил, а выросло что или засохло – дело десятое. И нет никакого другого выхода, кроме одного – ставить человека в зависимость от земли, от урожая, который она дала. Для начала решили создать звено и опробовать его на уборке. Звено с одним результатом и с одним котлом заработанных денег. Если получится, на будущий год увеличить это звено и отдать ему всю землю и всю технику. Если получится… Пока же еще ничего не известно и будущая уборка как в тумане. Что она принесет?

Иван продолжал рисовать чертиков и даже не заметил, как ушли отец и Валька. На скамейке остался лишь один Огурец. Сдвинув на лоб легкую белую кепку, захватанную мазутными пальцами, он с кислым видом оглядывался по сторонам. Следа не осталось от недавней веселости.

«Точно, с Ольгой скандал», – окончательно убедился Иван. Он хорошо знал своего дружка и не сомневался: скандал мог случиться лишь по одной причине: Огурец сорвался на сторону. Такой он был ухарь – ни одну приличную юбку не пропускал мимо. Если это становилось известно, Ольга сматывала в узелок вещички, брала за руку дочку и уходила к своим родителям. Огурец искренне каялся, переживал, становился перед женой на колени и мог даже пустить слезу. В конце концов вымаливал прощение, Ольга возвращалась домой и тогда в деревне (да что в деревне – в округе, в районе!) не было идеальней мужа. Мелким бесом рассыпался он перед Ольгой, пылинке не давал упасть. А потом вдруг, ни с того ни с сего, снова уходил на отхожий промысел, и – плохо играло, начинай сначала.

– Ты чего такой кислый, поганых грибов наелся?

– Помоги, Ваньша. В последний раз. Моя опять к своим старикам удула.

– Ну, знаешь…

– Да не было ничего, Ваньша, во, крест. Еду из райцентра – стоит бабенка на выезде с чемоданом. Я ведь не жлоб, чтоб на пустой машине и мимо. Довез до Шашурова. Спасибо, до свиданья. Чисты, как поцелуй младенца. Доложили, заразы! А Ольга к старикам упорола. Ваньша, поговори, а? Последний раз. Она только тебя и слушает.

– Ты хоть мне не заливай.

В смиренной позе кающегося Огурец долго стоять не мог. Плюнул, крутнулся на одном месте, полез в карман за папиросами. Все у него делалось и получалось по-своему, по-особому, не так, как у других. Он даже закуривал лихо и с удалью – щелкал большим пальцем по пачке, и папироса залетала ему в рот. Прикурил, оглянулся, словно боялся, что их подслушают, снова попросил:

– Ваньша, будь человеком.

– Ладно, пошли.

Ольгины родители жили на другом краю, и друзьям пришлось топать через всю деревню. Встречные бабы были, как обычно, в курсе дела и провожали их понимающими улыбками. Над друзьями бабы посмеивались, а Ольге втихомолку завидовали. Взбрыкивал Огурец не часто, а в остальное время носил жену на руках. В самом прямом смысле. Подхватывал полнотелую, пышную Ольгу и кружился с ней по избе. А то сажал ее в передний угол, не позволял вставать и сам мыл полы, варил ужин, кормил кашей дочку и доил корову. Наверное, за это и прощала его Ольга, ну, и за то, что он вообще такой, Огурец, нельзя на него долго злиться.

Улица кончилась Дальше околица. Дом Ольгиных родителей последний, его едва видно за зеленой листвой высоких, разлапистых тополей.

– Ну, ты иди. – Огурец подтолкнул Ивана к калитке. – Я тут пока, на лавочке.

Иван сделал зверское лицо, показал ему кулак, толкнул калитку, вошел в ограду и столкнулся с Ольгой. Она развешивала после стирки белье. Полная, статная, с приветливыми ясными глазами, Ольга была так мила в своем стареньком коротковатом платьице, такой домашностью и уютом веяло от нее, что Иван не удержался и про себя выругал Огурца: «Балбес! От такой женщины на сторону бегать!»

Ольга степенно повернулась на стук калитки, сразу нахмурилась, но, увидев, что Иван один, что следом не тащится ее благоверный, улыбнулась.

– Гостей принимаете?

– Не всех. Проходи, Ваня. С работы? Хочешь молочка?

Не дожидаясь ответа, направилась в летнюю кухню, вынесла литровую банку молока и стакан. Глядя на нее, Иван еще раз молча выругал Огурца. При такой красавице…

– Ольга, я вот…

– Пей молоко сначала, потом будешь уговаривать. Опять этот потаскун послал. Надоел! И знаешь, самое обидное, всех окрутит, всем пыли в глаза пустит. Мать родная и та… Знаешь, что говорит? От хороших баб, говорит, мужики не бегают. Прошу отца, чтоб машину забрал, у того свое – зачем я ее покупал, если она в гараже будет ржаветь. Как же, Лёне плохого нельзя делать, а дочери родной, выходит, можно.

Ольге надо было выпустить пар, выговориться. Иван пил молоко и внимательно слушал. Он уже заранее знал, что будет дальше. Сколько он их мирит? Лет пять, не меньше. И всякий раз дает зарок – больше не пойду. Хватит. Сами разбегаются, пусть сами и сходятся. Тоже нашли попа-миротворца. Дает зарок, а потом морщится, но отказать Огурцу не может. Не может, хоть плачь.