Морок над Инсмутом

Несколькими днями позже меня на остров прибыли еще визитеры, но ненадолго, всего на несколько часов. Бреннан объяснил мне, что один из них был официальным представителем английского правительства, а другой — ирландского. По всей видимости, в ходе войны за независимость немало английских солдат и офицеров пропали без вести, и судьбы их оставались неизвестными. На нашем острове тогда тоже была крошечная военная часть. Капитан, сержант и четверо рядовых. однажды ночью капитан исчез. Полагали, что он был захвачен и расстрелян местными партизанами. однако все попытки прояснить его судьбу так ни к чему и не привели. Островитяне хранили молчание. Партизаны, многие из которых сейчас входят в ирландское правительство, также не спешат пролить свет на это событие. И вот теперь, девять лет спустя после исчезновения, английские власти при помощи официальных властей Республики Ирландия решили это дело закрыть.

Я повстречал английского чиновника как-то утром, на прогулке, и мы разговорились об этом событии.

— Беда в том, — сказал он, — что эти проклятые местные молчат, как рыбы.

Он любезно игнорировал тот факт, что я как уроженец этого острова тоже вполне могу быть причислен к «проклятым местным».

— Слова из них не вытянешь. Кодекс молчания какой-то, хуже, чем на Сицилии.

— Вы считаете, что это местные жители убили капитана?..

— Пфайфера, — подсказал он. — Может, не они сами, но я точно знаю, что им известно, кто это сделал. Наверное, партизанский отряд с Большой земли. На этих островах во время войны мало что происходило, хотя в западном Корке дрались по-крупному. Много накопилось дурной крови. Да и к политическим разногласиям здесь относятся всерьез. Взять хотя бы местных… им не нравится правительственный чиновник, с которым я приехал.

— Почему?

— Он представляет Свободное Государство. А в здешних местах в годы войны большинство было за республику. Но они проиграли и теперь ненавидят Свободное Правительство Ирландии. Полагаю, они нам ничего не скажут. Зря мы сюда приехали, только время убили.

Я кивнул из сочувствия к его задаче.

— Может, вы оставите мне вашу визитку, и тогда я, если услышу что-нибудь… какие-нибудь полезные сплетни… сразу вам напишу. Как знать. Может, они скажут мне то, чего не скажут вам.

Он радостно заулыбался.

— Вот это я называю спортивным поведением, лейтенант. (Он произносил это слово любопытно, как это делают англичане: лефтенант.)

— Когда исчез ваш человек?

— Девять лет назад. Вообще-то ровно девять будет 30 апреля. — Он сделал паузу. — Вы ведь живете в розовом беленом коттедже у мыса, так?

Я подтвердил его мысль.

— Любопытно, но капитан Пфайфер тоже был расквартирован именно туда перед тем, как исчезнуть.

В тот же день чиновники покинули остров, а я заговорил об этом деле с Бреннаном. однако я поспешил с выводами, решив, что раз я сам родился на этом острове и принадлежу к старинной здешней семье, то местные жители будут доверять мне больше, чем чиновникам из Дублина и Лондона. Я был для них американцем, чужаком, и они вовсе не спешили делиться со мной всеми тайнами острова. Бреннан тактично отвечал на мои вопросы, но результат все равно был тот же. О судьбе капитана никто со мной говорить не хотел.

Несколько дней спустя я почти позабыл о Пфайфере. Мы с Бреннаном отправились на рыбалку. Нашей целью была морская форель, или бреак, как называл ее Бреннан. Мы сели в его ялик — по крайней мере, я так его называю. Он зовет его наомхог, это чудная, легкая лодочка из парусины, натянутой на деревянную раму и для прочности многократно покрытой смолой и дегтем. Несмотря на хрупкость, это было очень маневренное суденышко, справлявшееся с волной с поразительной ловкостью. В одной или двух милях от острова из воды поднималась жутковатая изогнутая скала высотой тридцать или сорок футов. Бреннан называл ее камкерриг, а когда я спросил его, что это значит, он ответил, что ничего, просто «гнутый камень». По его мнению, морская форель должна была проходить здесь, мимо гнутого камня в бухту Ревущей Воды неподалеку. Подойдя к скале на веслах, мы остановились футах в ста от линии прибоя, который, ревя, как медленный гром, бился о камень с прожилками водорослей, и забросили удочки.

Первое время рыбалка шла хорошо, нам не приходилось стесняться нашего улова.

Внезапно, не помню точно, как именно это случилось, над нами прошла какая-то тень. Я поднял голову, ожидая увидеть облако, закрывшее солнце. Но оно стояло высоко и светило по-прежнему, хотя света от него как будто и не было. Никаких облаков, на которые можно было бы списать этот феномен, в небе тоже не было. Повернувшись к Бреннану, я увидел, что он стоит на коленях на носу лодки и, склонив голову, вглядывается в воду. Только тогда я заметил, что вода вокруг нас потемнела, став угрюмой, черно-зеленой, как бывает, когда море вдруг нахмурится перед штормом, омраченное тенями стремительно несущихся облаков. Но в тот раз небо оставалось чистым.

Я почувствовал, как воздух, сырой и холодный, облепил меня и сдавил со всех сторон.