Морок над Инсмутом

Завершив регулярное утреннее совещание с мистером Хаггинсом и мистером Янгом, я позвонил Джейни Уайльд в ее резиденцию в Малибу. Любой кумир экрана, если позвонить ему до десяти утра, окажется или в студии, или в постели, но Джейни, которой оставалось еще несколько недель до начала съемок в «Дороге на Батаан», была дома и не только не спала, но уже успела тридцать раз переплыть свой бассейн. В отличие от большинства своих коллег она считала, что бассейн существует для того, чтобы в нем плавать, а не красоваться рядом с ним в шезлонге.

Она тут же вспомнила, кто я такой, и спросила, какие новости. Я изложил вкратце.

— Мне было вежливо предложено воздержаться от дальнейшего расследования, — объяснил я. — Ребята, от которых поступило предложение, шутить не любят.

— Значит, вы отказываетесь?

Мне следовало сказать «да», но:

— Только вы, мисс Уайльд, вправе требовать от меня этого. Полагаю, вам известно мнение федерального правительства о таких вещах.

Повисла пауза.

— Я не все вам рассказала, — промолвила она наконец.

То и дело слышу эту фразу от своих клиентов.

— Есть кое-что важное.

Я молчал, как убитый.

— Меня не столько сам Лэйрд беспокоит. Просто у него Франклин.

— Франклин?

— Ребенок, — сказала она. — Наш ребенок. Мой сын.

— Лэйрд Брюнетт исчез, прихватив с собой ребенка? -Да.

— Похищение людей — уголовное преступление. Может, вам лучше к копам обратиться?

— Преступления бывают разные. Лэйрд много чего натворил, но ни дня не провел в тюрьме.

Это было правдой, но именно поэтому все выглядело особенно странно. Похищение людей — неважно, в личных целях или ради наживы, — очень рискованное преступление.

Как правило, на него отваживаются лишь самые тупые бандиты. Лэйрд Брюнетт тупым не был.

— Я не могу позволить себе скандальную рекламу. Не сейчас, когда я так близко к нужным мне ролям.

«Дорога на Батаан» должна была сделать ее одной из небожительниц экрана.

— Считается, что Франклин — ребенок Эстер. Через несколько лет я усыновлю его официально. Эстер — моя домоправительница. У меня все получится. Но я должна его вернуть.

— Но Лэйрд — отец. У него тоже есть права.

— Он сказал, что ему это неинтересно. Он… гм, ушел… к Дженис Марш, пока я… до рождения Франклина.

— А потом у него случился внезапный приступ отцовских чувств, но вас он не убедил?

— Я страшно волнуюсь. Дело не в Лэйрде, а в ней. Дженис Марш нужен мой ребенок для чего-то гадкого. Я хочу, чтобы вы вернули Франклина.

— Как я уже говорил, похищение ребенка — уголовное преступление.

— Разумеется, если ребенку угрожает опасность…

— У вас есть доказательства того, что ему грозит опасность?

— Вообще-то нет.

— Лэйрд Брюнетт или Дженис Марш когда-нибудь давали вам повод подозревать, что они желают зла ребенку?

— Не совсем.

Я задумался.

— Я не брошу работу, для которой вы меня наняли, но вы должны понять, что больше я ничего не могу сделать. Если я найду Брюнетта, то передам ему, что вы беспокоитесь. А там разбирайтесь сами.

Она принялась бурно благодарить, а я повесил трубку с таким ощущением, словно забрел в болота Л а Брея и уже чувствовал, как вязкая жижа засасывает меня до колен.

Лучше бы я сидел дома и решал шахматные задачки, но у меня в кармане лежал аванс от Джангл Джиллиан за четыре дня работы и вырезка из какого-то безумного научного журнала с адресом «Тайного Ордена Дагона». Поэтому я поехал в Венецию, всю дорогу твердя себе, что надо починить дворники.

Венеция в штате Калифорния — это отличная идея, из которой ничего не вышло. Человеку по имени Аббот Кинни пришла в голову мысль искусственно создать что-то вроде итальянской Венеции, с каналами и архитектурой. Каналы в основном пересохли, а архитектура как-то не прижилась в городе, где в двадцатые годы эстетическим триумфом была признана ванная Глории Свенсон. Остался пляж и кучи гниющей рыбы. Итальянская Венеция слывет чумной столицей Европы, и в этом смысле Венеция калифорнийская пошла по ее стопам.

Эзотерический орден находился на берегу, неподалеку от Масл-Бич, в неприметном здании яхт-клуба с собственной небольшой пристанью. Судя по внешнему виду дома, культ знавал лучшие времена. Водоросли гнили на пляже, опутывали мол, их зеленые языки лизали фундамент фасада. Все кругом позеленело: дерево, штукатурка, медь. И запах стоял как в ванной у Пасторе, только еще хуже. Глядя на это место, я поневоле удивился: и чего япошкам так не терпится высадиться?

Я посмотрел на себя в зеркало и закатил глаза. Мне хотелось придать себе вид простачка, готового променять свои земные богатства на тайны Востока, — так, по моим представлениям, должен был выглядеть причастник в этой психушке, выдающей себя за храм. Нахохотавшись вволю, я вспомнил следы пыток на теле Пасторе и постарался подойти к делу серьезно. Обозрев свою небритую наружность пропащего человека, который спит в одежде и употребляет две бутылки крепкого в день, я поздравил себя с тем, что пятнадцать лет предусмотрительно культивировал как раз такую внешность, которая послужит идеальным прикрытием для этой работы.