Морок над Инсмутом

Долгий путь привел мня в Ньюбэрипорт, где я собственными глазами увидел тиару, подтвердившую, что худшие мои опасения были обоснованы. Она существовала. Лежала за стеклом, на подушке из пурпурного бархата, и в точности соответствовала описаниям, данным мисс Тилтон и Уильямсоном. Ах, если бы я, покинув строгое здание библиотеки, в ту же минуту сел на поезд в Нью-Джерси, мои преклонные годы прошли бы в относительной безопасности приюта для душевнобольных. Лучше уж безумие и кошмары, чем то, что выпало на мою долю, когда я решил продолжать путешествие в Инсмут.

Именно тогда, на залитой солнцем улице у библиотеки, где я ждал автобус, который должен был доставить меня к цели моего странствия, я заметил на тротуаре свою тень. Сначала я подумал, что деформация ее очертаний вызвана присутствием над моей головой какого-то объекта, загораживающего солнце, например, ветки дерева или выступа здания. Но надо мной не оказалось ничего, что могло бы исказить мою тень, вызвать удлинение черепа, утолщение торса и покатость плеч. В панике я перебежал на другую сторону улицы, чтобы посмотреть на себя в витрине магазина; я был таким же, как всегда, и все же, вторично взглянув на свою тень, увидел, что она осталась безобразной.

Достаточно сказать, что я прибыл в Инсмут к вечеру; автобус опоздал, и угрюмый водитель не хотел ехать в данном направлении. Я был единственным пассажиром, и этот факт тоже сильно меня расстроил. Неужели люди по-прежнему не ездят в Инсмут, из-за прошлого? Или из-за настоящего?

Город оказался точно таким, каким я и ожидал его увидеть. Только разрушений прибавилось с тех пор, как Анна Тилтон написала свой отчет — причиной тому было не только время, но и динамит. Но в целом Инсмут ничуть не изменился.

Те же кирпичные и деревянные дома девятнадцатого века, ветхие стены, заколоченные окна, те же пустынные улицы, на которых не то что живой души, бродячей кошки или собаки не увидишь. До заката оставалось не больше часа, и я, спустившись по Лафайет-стрит, перешел на Адамс-стрит и встал, разглядывая трущобы, которые тянулись оттуда на восток, до самого берега моря. Я знал, что они обитаемы, чувствовал, что в глубине этих обширных развалин теплится жизнь. Я еще раз взглянул на свою тень, но солнце уже опустилось за горизонт.

Я был почти уверен, что увижу старого Зэдока Аллена, сидящего у пожарного депо, но он, разумеется, давно умер. Вдалеке появились силуэты каких-то незнакомцев, они явно смотрели на меня, но, едва я двинулся к ним, поспешили исчезнуть. Передо мной раскинулась широкая лужайка, за ней, на развилке дорог, возвышалось то самое здание с колоннами, бывший Орден Дагона. Я обнаружил, что не хочу подходить к нему, точно боюсь, как бы одна из его дверей не распахнулась и жрец в тиаре, идентичной той, которую я видел в стеклянной витрине публичной библиотеки Ньюберипорта, не предстал передо мной. Но, к моему большому облегчению, створки дверей оставались плотно закрытыми.

Джилмэн-хаус еще стоял, в окнах нижнего этажа горел свет, окна со средниками зловеще поблескивали с другой стороны улицы. Я помешкал. Ах, будь у меня хоть малейшая возможность убраться оттуда до наступления ночи, но нет, автобус уже ушел, железная дорога была заброшена. Весь дрожа, я смирился с мыслью о том, что придется провести в Инсмуте ночные часы.

Портье в гостинице оказался таким, как я и ожидал: длинная голова на короткой шее, шершавая кожа, точно он страдал какой-то разновидностью экземы, выпученные глаза неподвижно смотрели на меня. Свободная комната только одна, буркнул он, заглянув в журнал. Я кивнул и протянул ему три доллара.

Комната показалась мне на удивление знакомой, я как будто уже ночевал в ней раньше, это была клаустрофобическая темница моих кошмаров, столь точно описанная Уильямсоном, словно именно из нее он и бежал в ту ужасную ночь. Я знал, что на двери не окажется засова и что я найду его на гладильном прессе. На то, чтобы приладить его к двери, у меня ушло несколько минут.

На северной и южной дверях, на перекрестке которых находилась комната, задвижки были, и я крепко их запер. Я не ужинал, но предпочел терпеть муки голода, чем с риском для жизни выходить на улицу в поисках еды. Волею судьбы я оказался здесь; и я приму все, что готовят мне ночные часы, ибо не в моей власти изменить порядок вещей. Если я останусь жив и утром невредимым выйду из этой комнаты, то буду наслаждаться душевным покоем до конца своих дней.

В качестве дополнительной предосторожности я придвинул к двери тяжелый комод. Больше я ничего не мог сделать для сохранения своей жизни и потому, не раздеваясь, лег на постель и попытался читать при свете единственной лампы, которая горела прямо надо мной. Но у меня не получалось сосредоточиться на чтении, слова на странице теряли смысл, и все кончилось тем, что я начал прислушиваться к доносившимся снизу звукам.