Морок над Инсмутом

Кажется, я перезаряжал ружье — и не раз, — смутно помню, как стрелял из него после; по-моему, Дэвид тоже стрелял, может, даже лучше, чем я. Впрочем, по нашим целям нельзя было промахнуться. Нас окружали когтистые лапы, похотливые, полные ненависти глаза; смрад чужого дыхания обжигал нам лица, мы поскальзывались в кровавой слизи, спотыкались о груды упавших тел; но кваканье, шлепки и шипение не утихали, а наоборот, делались громче по мере того, как детища древнего океана все шли и шли в пещеру.

И вдруг… титанический взрыв потряс стены пещеры, их дрожь еще не улеглась, когда до нашего слуха донесся другой, еще более зловещий грохот… Пыль и мелкие камни дождем хлынули с потолка, боковой тоннель, мимо которого мы бежали, обрушился прямо у нас на глазах… но мы уже были у нижних ступеней винтовой лестницы, скрывавшейся в наклонной, похожей на высосанную кость шахте, которая вела наверх.

Тут мои воспоминания становятся отчетливыми, даже слишком, — словно ощущение близкого спасения обострило чувства, онемевшие от страха, — я вижу Дэвида, он поджигает последний запальный шнур, а я стою рядом с ним, стреляю и заряжаю, стреляю и заряжаю. Пахнет серой и порохом, лучи наших фонарей шарят в густой пыли, из которой на нас то и дело выскакивают все новые и новые ненавистные твари. Ружье в моих руках раскалено, его заело, оно перестало открываться.

Дэвид встает на мое место и, без разбору паля в кошмарное мяукающее месиво, пронзительным срывающимся голосом кричит мне, чтобы я поднимался, поднимался и убирался ко всем чертям из этого ада. Сверху мне видно, как пульсирующая масса, из которой то и дело высовываются когтистые лапы, наваливается и погребает его под собой; лягушачьи глаза поворачиваются ко мне… широкие рты растягиваются в хищной, кровожадной улыбке, блестят клыки… миг, и они, шлепая и хлюпая, бросаются к ступеням, за мной!

И вот… вот я наверху, под луной, в белом тумане. С силой, рожденной безумием, я ставлю на место каменную плиту и придавливаю ее жерновом. Ведь Дэвида больше нет, и раздумывать над его судьбой не имеет смысла. Он погиб, я видел его смерть своими глазами, но, по крайней мере, он сделал то, что хотел. Я окончательно убеждаюсь в этом, когда земля под моими ногами содрогается от взрыва: это динамит довершает свою работу.

Вслед за тем я, шатаясь, выхожу из дома без крыши и падаю на садовой дорожке, между корявыми плодовыми деревцами и неестественно блестящей живой изгородью из кустов, мокрых насквозь от тумана. Я лежу и чувствую, как меня трясет, как дрожит подо мной земля и рушится вековая каменная кладка, изъеденная временем.

И уже в самом конце, соскальзывая в милосердное забытье, я вижу то, что позволит мне потом очнуться в здравом уме и твердой памяти. Вот что это было: огромная масса тумана покидает долину, распадаясь на отдельные кольца, они истончаются и тают, превращая фигуру разъяренного бога морей в редкую и бесформенную дымку.

Ибо я знаю, что, хотя сам Дагон продолжает жить — как он «жил» с незапамятных времен, — места его поклонения, которым веками служила ферма Кеттлторп, больше нет.

Вот и вся моя история, история фермы Кеттлторп, которую на рассвете я нашел в руинах. Ни одного целого здания, да что там, камня на камне не осталось в долине, когда я оттуда уходил, а что там теперь, не знаю, ведь я туда больше не возвращался и никого не расспрашивал. В официальных источниках, разумеется, сказано, что в ту ночь «произошло значительное оползание грунта», то самое движение и опускание земляных пластов, которого страшатся жители шахтовых городов по всему миру; и, несмотря на то, что шторма как такового в ту ночь не было, береговые скалы на большой протяженности осели на прибрежный песок или обрушились прямо в воду.

Что еще сказать? В тот год было очень мало глубинного келпа, и с тех пор он все продолжает сходить на нет. Правда, я знаю об этом лишь по слухам, ведь я переехал в глубь острова, туда, откуда даже случайно не увидишь море и не услышишь его шум.

Насчет Джун: он умерла восемью месяцами позже, рожая недоношенного ребенка. Перед смертью она стала до странности походить на рыбу, но ей это было уже все равно, ведь, выйдя из состояния шока, она утратила разум и до самого конца оставалась беззаботным ребенком. Врачи говорят, что она не страдала, и за это я благодарю Всевышнего.

По словам врачей, хорошо и то, что вместе с ней умерло ее дитя…

Нил Гейман Просто опять конец света

Со Стивом Джонсом я дружу пятнадцать лет. Мы даже составили вместе книжку гадких стишков для детей. А это означает, что ему позволено мне звонить и говорить что-то вроде: «Я готовлю сборник рассказов, действие которых происходит в вымышленном Г. Ф. Лавкрафтом городе Инсмут. Напиши мне что-нибудь».