Морок над Инсмутом

Дэвид работал, а я охранял его с ружьем наготове: курок взведен, ствол смотрит в устье черного тоннеля, ведущего бог знает куда. Стены этой горизонтальной шахты были повернуты верхними краями внутрь, образуя потолок, такой низкий, что, когда мы двинулись вперед, нам пришлось пригнуться. Было совершенно очевидно, что тоннель — не просто каприз природы; нет, он был слишком правильным, к тому же на стенах повсюду виднелись следы от орудий, которыми рубили камень. Еще одна вещь обратила на себя наше внимание: тоннель был прорыт в той самой породе, из которой в темные давние времена, не оставившие по себе памяти ни в мифах, ни в легендах, была выстроена — в каком, интересно, виде? — ферма Кеттлторп.

Пока я шел за другом, какой-то дальний уголок моего мозга работал, фиксируя впечатления, что, однако, ни в малейшей степени не уменьшало чудовищного давления предчувствий, которые ложились на меня почти физически ощутимым грузом. Но я все же шел за ним по пятам, и немного погодя он уже показывал мне свежие царапины на стенах — он сделал их во время своего предыдущего визита, чтобы не заблудиться.

— Необходимость, — прошептал он, — как раз здесь тоннели начинают ветвиться, превращаются в лабиринт. Настоящий лабиринт, иначе не скажешь! Врагу не пожелаешь в таком заблудиться…

Мое воображение и без того разыгралось, так что я пошел вплотную к другу, едва не наступая ему на пятки, и начал рисовать собственные знаки на стене. И в самом деле, не прошли мы и пятидесяти шагов, как стало ясно, что Дэвид нисколько не преувеличил, назвав это место лабиринтом. Боковые тоннели, число которых стремительно росло, входили в нашу шахту со всех сторон и под любыми углами; скоро мы оказались в помещении вроде галереи, где встречались многие из этих ходов.

Галерея была, в сущности, пещерой огромных размеров с выпуклым куполообразным потолком высотой, может быть, футов тридцать. Ее стены походили на соты, так они были изрыты устьями тоннелей, многие из которых обрывались круто вниз, уходя на еще большую глубину, в невообразимый мрак. Там я впервые услышал ленивое бульканье невидимого потока, о котором Дэвид сказал:

— Это ручей. Ты его скоро увидишь.

В расщелине подальше от глаз он заложил еще один заряд и сделал мне знак следовать за ним. Мы свернули в тоннель с самым высоким потолком и, пройдя по нему футов семьдесят пять — сто, оказались на каменном уступе, вдоль которого тек медлительный, жирно блестящий черный ручей. Мы шли против течения, футах в двадцати от поверхности; однако все каменное ложе ручья, вплоть до самого края нашего уступа, покрывала черно-зеленая слизь и отложения. Дэвид объяснил кажущееся несоответствие.

— Ручей зависит от прилива, — сказал он. — Море сейчас в самой низкой точке. Начинает прибывать. Я видел этот ручей футов на пятнадцать глубже, чем сейчас, но это будет не скоро, через несколько часов. — Тут он ухватил меня за руку так, что я вздрогнул. — Келп! Взгляни на келп…

По все еще медленной, как будто вязкой воде плыли, крутясь и извиваясь, длинные веревки стеблей, их пузыри взблескивали в свете наших фонарей.

— Дэвид, — я почувствовал, как у меня дрожит голос, — по-моему…

— Пошли, — ответил он и зашагал дальше. — Я знаю, что ты хочешь сказать, но нам еще рано возвращаться. Пока. — Тут он умолк и повернулся ко мне, сверля меня горящими в темноте глазами. — А может, ты пойдешь назад один, если хочешь?..

— Дэвид, — зашипел я, — брось свои поганые шуточки…

— Да побойся Бога, парень! — перебил он меня. — Ты что, думаешь, тебе одному страшно?

Как ни странно, его слова меня ободрили, мы быстро зашагали дальше и скоро пришли во вторую галерею. Немного не доходя до нее, подземный ручей повернул в сторону, так что до нас доносилась лишь его вонь и отдаленное клокотание. И снова Дэвид заложил заряд, действуя с такой нервозной поспешностью, точно вдобавок к собственному страху, в котором он недавно признался, он подхватил еще и мою плохо скрываемую панику.

— Дальше этого места я не ходил, — сказал он мне, слова вылетели из его рта серией отрывистых выдохов, как будто он задыхался. — Там неизвестная территория. По моим прикидкам, мы сейчас в четверти мили от входа. — Лучом своего фонаря он обвел стены, отчего тени тысячелетних сталактитов заплясали и запрыгали по ним. — Вон большой тоннель. Пошли в него.

Теперь мы оба останавливались через каждые три-четыре шага и делали свежие отметины на стенах, особенно там, где новый тоннель вливался в нашу шахту, чтобы не заблудиться на обратном пути. А еще я чувствовал, что страх вот-вот окончательно возьмет надо мной верх.

Я вздрагивал от каждого движения друга; то и дело я замирал, чтобы послушать, и мое сердце колотилось, как бешеное, в тишине окружавшей нас ночи. Да полно, такой ли уж тихой она была? Мне показалось или я что-то слышал? Тихий плеск, а затем мягкое шлеп, шлеп крадущихся шагов в темноте?

Вообразите себе следующее.