Морок параноика (СИ)

В сенях никого. Но из-за следующей двери доносились звуки, говорящие о том, что в доме кто-то есть. Вера открыла дверь и вошла в комнату.

Это было довольно просторное помещение, служившее одновременно кухней и столовой. У стены, противоположной входу, стояла настоящая русская печь. И, если по отделке стен было видно, что они достаточно свежие, то печка, хоть и чисто выбеленная, была старая. Скорее всего, когда перестраивали и обновляли дом, ее просто не стали ломать.

В печи горел огонь; заплаканная женщина лет сорока пяти стояла возле нее, полунагнувшись, и что-то передвигала внутри. У стены рядом с печью на старом диване сидели, прижавшись друг к другу, семь или восемь ребятишек разного возраста, от подростка до совсем маленьких, примостившихся на руках у старших. Они сидели неподвижно и молчали. Лица тех, что постарше, своими выражениями, насколько это возможно, повторяли выражение лица матери.

Вера была наслышана о том батюшке, что жил здесь, о большом чадолюбии его и матушки, родившей ему то ли девять, то ли десять детей, и всегда с оттенком белой зависти восхищалась их родительской отвагой, вздыхая, что ей самой второго-то ребенка не осилить, не то, что десятого. Но сейчас вид этих детишек со скорбно опущенными уголками губ и огромными от страха глазами подействовал на нее крайне угнетающе. Сила воли, на которой она держалась с утра, на мгновение дала слабину, и Вера почувствовала, что ее глаза наполняются слезами.

Она задавила готовую вновь начаться истерику и обратилась к матушке:

– Здравствуйте! Простите, что я вот так, без приглашения, к вам пришла. Я стучала, но никто не отозвался. Могу ли я видеть батюшку? Жив ли он?

Последнюю фразу она, похоже, сказала зря. Матушка, уже, было, собравшаяся отвечать, услышав «жив ли он», заплакала и ничего сказать не смогла. Вера решила, что батюшка погиб, и собралась извиниться и уйти, но тут один из старших детей, мальчик лет одиннадцати, встал и подошел к ней.

– Батюшка вон там, – шепотом сказал он и показал на дверь в еще одну комнату. И зачем-то добавил, – с Катей.

И потупился, явно сглатывая слезы.

– А туда можно войти? – на всякий случай спросила Вера, которая, кажется, начала догадываться, что это могло быть.

Мальчик как-то неопределенно потряс головой и сел на место.

Вера посмотрела на матушку. Та уже немного успокоилась и опять уткнулась в печку, будто забыв о присутствии постороннего в доме. Вера недоуменно посмотрела на нее, потом на застывших детишек, потом опять на нее. И осмелилась заглянуть в соседнюю комнату.

На красивой детской кроватке с расписными спинками, на покрытой пятнами крови простыне лежала девочка лет шести. Густые русые волосы. Маленькие аккуратные ушки. Правильный овал лица. Высокий лоб. Она, наверно, была красавицей. Утром. За секунду до того, как ее посекло осколками оконного стекла, у которого она, очевидно, стояла, когда рвануло. Как так вышло, что она одна из всей семьи оказалась на той стороне дома, что глядела на город, теперь бессмысленно было гадать.

Ее лица почти не было видно под запекшейся кровью. В крови были грудь и живот. Она была еще жива, но дыхание едва угадывалось. Участки кожи, не залитые кровью, приобрели тот страшный восковой оттенок, что Вера уже видела сегодня.

Батюшка стоял на коленях рядом с кроваткой и еле слышно молился, прикрыв глаза. Из-под опущенных век то и дело скатывались по щекам слезинки.

“Батюшка, какого хрена! – подумала Вера. – Неужели вы не могли выглянуть в окно и увидеть, что больничные корпуса не разрушены? И что там вам могли бы помочь и помогли бы! А теперь неизвестно, успеем ли мы…”

Она тихонько подошла к батюшке и опустилась на колени рядом с ним. Батюшка не заметил ее.

– Батюшка! – шепотом позвала Вера. – Простите, что так не вовремя к вам обращаюсь… Батюшка, вы слышите меня?

Тот резко повернул голову и посмотрел на Веру непонимающе и, как ей показалось, испуганно:

– Что?..

– Батюшка! – Вера вздохнула. – Простите, что я так не вовремя. Может быть, попробовать отнести вашу дочь в больницу? Там ей могли бы помочь.

– Вы хотите сказать, что больница… осталась? – удивлению батюшки не было предела.

– Да, осталась, - кивнула Вера, – Курбанов сейчас главный врач. Знаете Курбанова? Ну, вот… Я к вам совсем по другому делу шла, но это можно потом. А сейчас давайте попробуем…

Тут Вера вновь взглянула на девочку, и слова замерли у нее на языке. Из-под ягодиц девочки по простыне, размывая пятна крови, расползалось большое темноватое пятно. Но уже не красного цвета.

Вера до боли сжала кулаки. Не успела! Не успели…

Батюшка проследил за ее взглядом и порывисто схватил дочку за руку:

– Катя! Катенька!

Его начали душить слезы. Он не хуже Веры понял, что все это означало. Видимо, это была не первая смерть, случившаяся в его присутствии.

Прошла минута или две. Батюшка плакал, уткнувшись лицом в руку дочери. Вера молча стояла на коленях, забыв разжать кулаки, и чувствовала все более возрастающую неуместность своего присутствия. И подступающие к горлу слезы. Она собралась с силами и вновь попыталась заговорить: