Морошка. В августе 42-го

– Вздёрнули ребятёнка в той петле под потолок, а у него волосики такие льняные, нежные. И глазки-то открытые, стеклянные! Но грудь шевелится, дышит. Живой ещё, знать. А под головушку-то таз большой подтащили. И тут я приметила в углу лукошко с морошкой, а рядом киянка валяется… Я как заворожённая сижу и не могу глаз оторвать. Вся застыла, онемела. А Гуська, значит, верёвку-то к ножке буфета привязала и с буфета же нож достаёт. И деловито так, примеряясь, к дитятке и – раз по шее справа, два – по шее слева. Уверенно так, глубоко. Кровь-то так и хлынула! Алая, струёй ровной – и в таз! Сначала сильно лилось, как из водопровода, потом ослабло и с каждым разом напор слабел – знать, жизня-то выходила, сердечко слабело. А я всё смотрю и дышать боюсь! Что делать? Одной с ними не сладить, так я бегом во двор, за Ефимычем.

– «Ефимыч» – это Трофим Ефимович Истобенов, дворник?

– Да, о нем я толкую. Я к нему – так и так, бежим скорей, ребёнка зарезали! Он топор схватил, хотел дверь рубить, да ключ-то у меня есть – до уплотнения весь дом моим был! Мы с ним дверь открыли, а там уже все кишочки и печёнки из ребёнка вынули – как порося разложили… Бабка нас первая увидела – почернела, охнула и на четвереньках поползла под печку. Гуська, знать, меня одну углядела – зашипела, с полу нож схватила, чичи свои вылупила, и тут только заметила Ефимыча с топором и как заверещит! Бросила в нас кошель с грибами – они во все стороны разлетелись, а сама – в окно!

«Значит, она купила грибов…» – Деницынцу стало трудно дышать, к горлу подкатил комок: он сначала побледнел, а потом побагровел, но никто этого не заметил. Все внимательно слушали Морозову:

– Мы подпечье задвинули сундуком, веник в углу перевернули и Ефимыч остался бабку сторожить, а я уж к вам. Чай, поймали Гуську? – в глазах Таисьи ужас перемешался с надеждой.

– Поймали. На речном вокзале в очереди за билетом. Спокойная стояла, рассудительная. Словно не женщина ребёнка, а лисица курёнка… Как таких земля-то носит? Спасибо вам, товарищ Морозова, за бдительность. Вот теперь тут вот распишитесь… Да. «С моих слов записано верно, мною прочитано»… Можете быть свободны! Но всё равно будьте начеку, если к дому начнёт проявлять интерес мужчина лет сорока.

Таисья вышла из кабинета, в котором остались одни чекисты. Авроров закурил папиросу.

– Погреб мы уже раскопали – там целое кладбище. Судя по всему, одиннадцать детей там похоронены – черепов нашли одиннадцать, а бедренных костей почему-то только двадцать… А этот мальчишка, получается, двенадцатый.

– И как теперь их личность установить?

– А никак. Всё это мы освидетельствовали, зафиксировали и тут же во дворе под вязом похоронили в общей могиле. Там как нарочно нужник копали и яма подходящая была.

– Но ведь надо родителей найти …

– Надо. В другое время так бы и сделали. Но не теперь. Ты понимаешь, что будет, если подробности в народ пойдут? «Людоеды в городе!» Это же паника, а время сейчас и без того чёрное.

– Так может и к лучшему? От положения на фронте внимание отвлечётся…

– Знаешь, фронт далеко, а людоеды тут! Нельзя огласки допустить, нельзя. Этих дьяволиц в каземате держат и они там о своих подвигах точно не распространятся. Поэтому осудят их за спекуляцию. А когда до Ухтпечлага доберутся, так в бараке наш брат и шепнёт кому надо, как на самом деле было. Кара людоедов не минует.

– Наверное, так… Но мне всё равно кажется, что родителей погибших нужно оповестить. Мы как будто это преступление покрываем.

– Знаешь, вот сейчас всем советским людям приходится тяжело – много горя выпало на нашу долю. Никто не рад, все на пределе. Но даже в таких условиях можно жить, если в душе у человека остаётся хотя бы малая надежда, если теплится хоть самый тусклый уголёк. Теперь представь, каково придётся родителям детей, которые в том проклятом подвале сгинули? Такая весть и в мирное время хребет переломит. Может, пусть лучше думают, что их ребятишки на фронт сбежали и просто письма от них не доходят?

– Наверное, так…

– К сожалению, пока что нашу правду приходится защищать такой вот неправдой. Ещё не наступил момент для истины… И рапорт о походе на шкляевский «аэродром» можете не писать. Нашёлся тот участковый – два часа назад из сельсовета звонили. Он сразу после разговора с Попывановым за малиной пошёл на Фёдоровскую гору у Песегово и там табельное потерял. Два дня по кустам и буеракам шукал – похудел, почернел, зарос. Вернулся лохматый, расхристанный, речь человеческую почти забыл – одно что радостно мычит. Поэтому можете быть свободными.

В кабинет вбежал озадаченный Зарницын.

– Ребята, вот новая сводка: «Наши оставили район Калача-на-Дону. Несмотря на упорное сопротивление, отступаем», – он ещё раз перечитал полоску бумаги у себя в руке. – Братцы, это что же получается? Дорога на Сталинград для вермахта открыта?

У Степана почему-то очень зачесалась правая голень, как будто натирала небрежно замотанная портянка. Руки как-то сами собой опустились.

07.05.2023. Киров-на-Вятке.

Телефон для вопросов/пожеланий/благодарности 8-953-672-52-87