Мороз Воевода (СИ)

— Увлеклася она бегом за каким-то зверьком, необычным, а это оказалась приманка. Вот и спеленали её людишки, утащили куда-то!! — поведал Морозу расстроенный волк. — А пока я бегал понять, что случилось — детишков кто-то унес, человек, точно. Я было по следу рванул, да Месяц пригрозил, чтобы до утра не рыпался, сказал — в тепле мои волчатки, а то скулили на весь лес, у него, месяца, ажно зубы заныли! Вот, сейчас и побегу искать их.

— Вместе пойдем!

— Нет, Морозушко, они мне детки, я бегом!

Рванулся волк по следу человеческому, да не понял совсем, что кто-то шел по месяцевой дорожке, да и ухнул с мордою в глубокий рыхлый снег. Забарахтался, да ещё глубже закопался.

— Ох, Серый. Вроде не мальчонка уже, а поглупел! — вытаскивая его за загривок, проговорил Мороз. — Сказал, идем вместе, значит, так и быть.

— Ладно, только, Морозушко, побыстрея бы, а?

— Успеем, утро только разошлось, спят небось все!

Проснувшаяся зайчишка завозилась, пытаясь спрятаться поглубже в кармане. — Не бойся, Серый как и ты детишек ищет, сдается мне — все они в одном месте и находятся, кто знает, может, уже и подружились ваши малыши.

Волк только рыкнул, а зайчишка храбро пискнула:

— Не бывать такому!!

Мороз резко остановился — впереди вместо цепочки следов шла глубокая канава, прорытая явно медведем, ни у кого другого сил не хватило бы столько пропереть по снегу.

— Так-так, не ошибся я, к Топтыгину в гости пойдем.

— Морозушко, дак ведь он со сна-то… — поджал хвост Серый.

— Не спит, бессонница старческая одолела

— Да как же, я намедни мимо пробегал, возля берлоги и следочка не было?

— Посмотрим, он все больше в думах лежит, чего по лесу шататься? Скоро дойдем, я пока малость землицу прикрою, чтобы мелкие всякие не померзли!

Поразравнивал взрыхленный, раскиданный по сторонам снег, приговаривая при этом ласковые слова: — Спите мелкие жучки-букашки, травка-муравка и маленькие кустики, пусть вам будет тепло, до самой до весны!!

Так вот и шли, Мороз зорко поглядывал по сторонам, замечал кой какие мелочи и исправно заравнивал глубокую траншею, прорытую медведем. Так вот и дошли до берлоги. Увидев разворошенный вход, Серый аж на задние лапы сел:

— Вот это да!! А я тебе, каюсь, и не совсем поверил! — Втянул носом воздух и севшим голосом проговорил: — Детишками пахнет, моими, но как-то странно, заячий дух и человечий примешивается!

— А вот сейчас и проверим, что там такое у Топтыгина? — Мороз постучал по крепкому стволу, что нависал над берлогой: — Топтыгин, выходи, разговор есть!!

А Мишка придремнул возле своих гостенечков, да крепко. Но услышала голос Мороза Настена, осторожно сняла с себя зайчаток и волчаток, едва-едва пролезла меж лап спящего медведя.

Вот так, растрепанная, разрумянившаяся от сна она и предстала перед приготовившимся сказать погромче, чтобы весь лес услышал, Морзом.

— Чего вы так шумите?? Там все спят после тяжелой, морозной ночи!

И впервые, наверное, растерялся Мороз, стоял и удивленно смотрел на мелкую пигалицу, которая, не убоявшись его, попросила:

— Потише, пусть они поспят, мишка утомился больше всех!!

Из кармана враз появились заячьи ушки: — Скажи-ка человеческая душа, не встречались ли тебе зайчатки, два?

Встревоженно шевельнулся и серый, большой волк, Настена улыбнулась:

— Встречались, все спят в берлоге у Топтыгина, ещё и сорока, едва не замерзшая, с ними.

Волк кашлянул:

— Благодарю тебя, дева человеческая, за детишек моих, я уже думал…

— Знаю, серенький, батюшка-месяц сказал про твою беду, но малыши в тепле, спят вместе с зайчатками, прижавшись друг к другу.

И звонко так рассмеялась, увидев замершего, удивленно смотрящего на неё Мороза.

— Ой, Мороз Морозович, а ты совсем и не страшный!

Как-то неприятно стало Морозу, что навеличивает его дева юная Морозовичем, вроде он старый, глубокий старикан, но промолчал пока что. Выскочили тут из берлоги ребятишки заячьи и волчьи, стали скакать возле своих родителей, радоваться, да охая, выползла стреконтунья и заругалась на Мороза.

— Ты, Морозушка, аль с ума спятил, эдакую морозяку устроил на Новый-то год, когда все суетятся-радуются?

— Прости, Стрекотунья, не хотел я, так вышло — видишь, исправляю хожу содеянное.

— Исправляет он, — хмыкнула сорока, которую Мороз взял на руки и осторожно поглаживал.

— Прости, зарёкся я с Февралем на посиделках бывать, не заманит он меня более никакими посулами! Все слышали?

— Да!

— Морозово слово крепкое!

— Ага, как и морозяка твой! — все еще серчала сорока.

— Не ругайся, пошли-ка лучше елочку-красавицу нарядим, всем лесным жителям на радость.

— Топтыгин? — загудел было Мороз, но остановила его рев маленькая ручка в плохонькой рукавичке.

— Не буди ты его, Мороз Морозович, утомился он, ночью дорожку к берлоге пробивая, снег-то глубокий, да рыхлый, пусть поспит, а к вечеру и разбудим его, сказывал он, бессоницею замучился, пока вот и поспит.

— Ишь ты, добрая ты дева, как звать-то тебя?

— Настёна я, купца Ставра дочь.

— Ставра? Того самого, что у меня неделю в гостях провел, будучи проездом через наш лес?