Мороз Воевода (СИ)

— Столько долго ещё ждать до родов, может, тогда встряхнется его квашонка.

Сейчас же дома было нытье и скулеж по любому поводу. Не догадывался он, что жена молодая больше придуряется, пару раз всего и тошнило, но лень-матушка, она нашептывала придуряться, чтобы отстал от неё этот старый, жирный муж. Сама себе удивлялась — что на неё нашло тогда, но хоть шубу купил.

И уходил от Аполошки распаленный Анфим — прибегала туда к ночи вся такая разохотившаяся теща, и желалось Анфиму тако же с женою — вона как теща, нисколь не стесняясь зятька, льнула к Аполошке, чуть ли не в портки ему залазила и с неодобрением поглядывала на него, Анфима, как бы намекая — ушел бы, да поскорея!

Так вот и декабрь подходил уже к концу, Маланья, бегаючи туда-сюда, подзастудилась, кашель донимал, дочку в тягости навещать лекарка запретила.

Вот и взвыла Марфутка, придючи домой:

— Мамань, я же совсем ничего не умею, поговори Настенкой и Глашкой — пусть помогут придут.

Настенка долго не соглашалась, но пожалела нерожденного дитя — Марфушка долго истерила и рыдала. Пошли с Глашей, убралися в доме, сделали все, осталось белье замерзшее занести в дом и уходить, но у подвыпившего Анфима были свои планы — отослал он Глашку, которая снимала веревки во дворе, домой за душегрейкой для Марфутки, и неслышно вошел в дом.

Настена замешкалась — последнее замерзшее белье развешивала на веревки, Глашка во дворе, вот и не волновалась она, что одна осталась. Марфутка, натрескавшись до отвала, уже третий сон видела, зятек, будь он неладен, ещё не пришел.

Анфим же, задержавшийся у Аполошки и не успевший дойти до входных дверей у него, услышал жаркие стоны и звуки — Маланья зря время не теряла, кашель в таком деле не помеха вовсе. Вот и загорелось Анфиму так то, да дрыхла уже его женушка-квашонушка, ну, и стукнуло в голову: Настенка, у которой никого и нету ни в женихах, ни в защитниках — только возрадуется такому обстоятельству. А что станет порченной, так вон, Евстолька ходит неприкаянный, за него и отдадим, подумаш, немного дурковат, зато у Анфима и жонка, и свояченица в полюбовницах станет.

Подкрался к Настене, которая как раз застывшую на морозе простыню взяла в руки и приподнялась на цыпочки, стараясь перекинуть её через верёвку. Облапить-то облапил, да враз и получил мороженой простыней в морду — заледеневшая, она ему её и покорябала.

Как взревел Анфим:

— Да я тебя, паршивку, сейчас здеся все одно ссильничаю, да опозорю на весь город, что сама до меня прибегла, да тебя после такого даже Евстолька побрезговат взять в жены, и станешь ты позорищем для всех!!

— Не бывать такому!! — Настена уже держала в руках ухват. — Я лучше в лесу дремучем замерзну, чем с такой поганью..

— А вот посмотрим!! — Анфим орал на весь дом, не стесняясь, и не видел, как в двери появилась заспанная Марфутка. Сначала ничего толком не понявшая, услышав крик Анфима, пошла на него и только теперь догадалась, отчего он так орет.

— Ах ты ж, старая сволочь! — огрела она его со спины мокрой тряпкой. — Ах ты ж скотина! — разъяренная, она фурией наступала на него. Не ожидавший появления Марфутки, Анфим попятился, и Настена смогла проскочить мимо.

Добежав до дому, быстро покидала самые необходимые теплые вещи, кой-какую еду, оделась потеплее и побежала из города. Слышала она, давно уже — за тем дремучим лесом есть град большой, если суждено выжить и пройти лес этот, значит, станет она в том граде жить. Работу всякую сумеет делать, здесь этот жирный мерзкий старик так и будет приставать и грязь лить про неё А что дикие звери в лесу водятся, так иной человек хуже во сто крат бывает, чем они. Опять же сегодня тридцатое декабря, завтра последний день года, зверушки тоже ждут новый год, и надеялась она живой пройти этот лес.

Поначалу Настёна часто оглядывалась, побаиваясь, что кто-то да увяжется за ней, но поднявшаяся снежная поземка сначала лениво, потом все сильнее расходилась. И близкий лес совсем не становился ближе — ветер и колкие крупинки со злостью били ей в лицо, как бы стараясь заставить её повернуть назад. Замотавшись по самые глаза, Настена упорно шла вперед, и отступила вьюга перед самым лесом, но стал заметно крепчать мороз. В лесу запотрескивали деревья, а девушка упорно шла и едва не наступила на что-то мягкое под ногами.

Нагнулась — на полузанесенной, едва заметной дороге едва попискивали два маленьких беленьких комочка — зайчатки.

— Маленькие, где же ваша мамка? — Осторожно подняла малышей и засунула себе под тулупчик. — Отогревайтесь, найдется ваша мамка, а вы вот они, живехоньки!!

Между могучих елей и занесенных кустов идти было полегче, но мороз щипал за щеки чувствительно, а лесу конца и края не видно было. Пригорюнилась было Настёна, да заворочались отогревшиеся зайчишки, нельзя было бросать малышей в беде, а тут в сугробе увидела что-то темное, не поняла что — месяц как забежал за тучу, так и не выглядывал, знать, тоже студено ему.

— Батюшка-месяц серебряный, ты с небушка все видишь, помоги мне, подсвети немного, что там в сугробе — может, помощь нужна, а может, это сучок какой валяется?