Морозные узоры: Стихотворения и письма

Летом 1914 г. писатель живет на даче рядом с К. Чуковским, он одним из первых заполняет шуточными стихами знаменитый домашний альбом «Чукоккала», его портреты на страницах альбома запечатлели И. Репин и А. Бенуа. Ранее в Москве он неожиданно попал в поле зрения Л. В. Собинова, познакомившего его с композитором Багриновским: по их просьбе поэт начал писать либретто в стихах для оперы «1812» год. Но эта работа вскоре прервалась. Также не доведена до воплощения главная идея поэта (которую разделял с ним В. Ходасевич) – создать альманах, а потом на его базе журнал с названием «Галатея». К этой работе были привлечены молодые петербургские поэты, но предприятие не удалось. Причиной неудачи исследователи считают ссору Садовского с редакцией. Но была и другая – финансовые трудности. Об этом говорится в письме к О. Г. Шереметевой (Чубаровой) от 10 июля 1913 года: «Завтра еду под Москву в Гиреево (близ Кускова) к приятелю-декаденту Владиславу Ходасевичу – обдумывать план журнала. Собственно всё готово, кроме… денег» [113].

Популярность Садовскому обеспечили не меньше, чем книги, «подмостки», на которых разыгрывались его «вещицы»: он угодил публике, осовременив монолог Репетилова. Под аплодисменты, с вызовом автора на сцену, шли его «пиэски» – в основном перепевы сюжетов русских классиков – в театре Никиты Балиева ((Летучая мышь». Здесь же вместе с ним участь писать для заработка разделил В. Ходасевич. По его письму к Садовскому можно судить об этой неблагодарной работе: «Выжал из "Летучей мыши" 600 целковых – и всё тут. А в душу я себе наплевал на 600 тысяч. Балансец неутешительный <…> Я 2000 рифмованных строк отмочил» [114].

Таким образом, Борис Садовской в Петербурге – довольно заметная фигура. Однако в исторической перспективе его роль оказалась не столь велика. Даже когда он был на виду, ему не удалось вписаться в «петербургский Серебряный век». Более того, явление модернизма в любой форме было ему чуждо по существу: будучи по натуре консерватором, писатель подчеркивал свою привязанность к старине даже внешне — носил николаевскую шинель, дворянскую фуражку с красным околышем, «усердно стилизовал себя, под человека послепушкинской эпохи», как заметил К. И. Чуковский в примечаниях к «Чукоккале». Своим странным поведением («дворянскими придурями», как назвал его Георгий Иванов) писатель консервативно-монархической ориентации отталкивает от себя «блистательный Петербург», в отместку провоцирует скандалы, пишет «пасквильные гимны». Его дружба с одиозным поэтом А. Тиняковым только усугубляет отрицательное к нему отношение. Он не прорастает корнями в почву европейского города [115]. Не случайно он так и не совершил ни одной поездки за границу, хотя неоднократно их планировал. Не случайно в его творчестве нет в современном понимании «петербургского текста». Не случайно его «визитной карточкой» стала книга «Самовар», а сам он в статьях петербуржцев представлен как «бывший москвич».

В то же время Садовской испытал по отношению к себе подлинную душевную привязанность молодых поэтов (А. Конге, В. Юнгера, М. Долинова, позднее Ю. Никольского), которые нашли в нем покровителя и стали его друзьями. Начинающий тогда поэт-импровизатор Борис Зубакин запомнил их первую встречу и через тринадцать лет написал:

Я помню ласковый Ваш взгляд

…………………………………

Я помню теплое пожатье,

Сухую узкую ладонь –

И умный тютчевский огонь

Усмешки. С той поры – мы братья. [116]

Для поэта всегда много значило окружение женщин, и он умел их привораживать. Его слабость – «ухаживать одновременно за 3-мя дамами» вышучивали друзья, а он не без гордости сообщал, что его фотографии продаются по рублю за штуку у Здобнова (престижное фотоателье. – Т.А.) для поклонниц. В Петербурге он преуспел по части знакомства с актрисами, «женами поэтов» и многим из них посвятил стихи, как в свое время нижегородским барышням. В духе Серебряного века он пишет стихотворение «А. А. Ахматова» и получает «Ответ»; воспевает другую королеву богемы – Палладу Богданову-Бельскую, посвящает стихи красавице Нимфе Городецкой. Самые теплые лирические строки посвящены Зое Юнгер. Несколько эротических стихотворений создано под влиянием встреч с мало кому известной М.Д.Н. Во многих других возникает какой-то образ, далекий от конкретного лица. Черты его переходят из стихотворения в стихотворение, и сам поэт утверждал, что в его стихах — «отвлеченная "она"». Чуткий к его поэзии Юрий Никольский даже выдвинул такую версию: «Мне почему-то думается, что за всем успехом у женщин, он [Садовской] страшно таил преданность "А.М.Д." [Ave, Mater Dei – надпись на щите рыцарей. – Т.А.], настоящей небесной Афродите, о которой тогда и молвить было как-то не по себе» [117].