Морозный ветер атаки

– Так я и пытаюсь вам это объяснить, товарищ лейтенант! – кипятился Гулыгин. – Мы же не стали подвал осматривать. Решили, что немцев там нет. Их там и впрямь нет, а гражданские есть. Пятеро, один больной. Бежали из соседней деревни. Её поджечь кто-то пытался, а немцы стали хватать народ и расстреливать. Они мирные, товарищ лейтенант. Сидят в подвале и всего бояться. Что будем делать? В принципе скоро наши сюда придут и они смогут выйти…

Но ознакомиться с этой публикой безусловно стоило. В подвал не спускались, снова ошибка. Теперь понятно почему калитка была заперта на засов.

Шубин оставил Гончара и Асташкина насторожить монастырь а с остальными направился в подвал. Гулыгин возглавлял процессию, светил фонарем.

Подвалы под монастырём действительно были знатные. Узкий коридор с каменными стенами вывел в сумрачный зал с низким потолком, который поддерживали массивные колонны. У дальней стены громоздились какие-то доски, разобранная мебель, задубевшие мешки с цементом. От зала лучами ответвлялись три коридора, чернели их бездонные проемы.

– На самом деле тут всё несложно, товарищ лейтенант, – зашептал Гулыгин. – Мне просто любопытно стало, спустился. Все коридоры заканчиваются тупиком. Помещений немного, но они просторные. Есть смежные комнаты, есть отдельные. Два коридора по быстрому смотрел, свернул в третий, а на меня как попёрли эти призраки. Думали что я немец, хотели доской огреть. Но когда я по-русски материться начал, передумали.

Люди находились в сумрачном склепе, где ощущался сквозняк. В углу горел небольшой костёр из обломков досок. Дым уходил сквозь щель в потолке, сквозило в этом месте прилично и в окружающем пространстве почти не чувствовался. Костер не давал много тепла, но рядом с ним можно было существовать. Люди, сидевшие на ворохе тряпья, поднялись на встречу разведчикам.

– Спокойно, товарищи. Мы свои, – сообщил Шубин. – Разведка 2-ой Московской дивизии. Не надо волноваться, скоро Красная Армия будет здесь. Кто вы такие? Как здесь оказались?

Беглецы были тепло одеты, но едва ли чувствовали себя хорошо в стылом подземелье. Женщина среднего возраста, с усталым, морщинистым лицом, робко улыбалась, утирая слёзы. Поднялась ещё одна, сравнительно молодая, с привлекательным, но каким-то квадратным лицом. Она щурилась, прикрывала глаза ладошкой. Мялся, втянув голову в плечи, мужчина лет тридцати, небритый, с острым носом и запавшими глазами. На мешковине ворочался другой мужик, грузный, пожилой, тяжело дыша. Он изо всех сил старался разглядеть вошедших. У него была рыхлое, одутловатое лицо, редкие седые волосы едва прикрывали плешь. Третий выглядел колоритно. Он кряхтя поднялся с лежанки, разогнул спину. Пол века он уже наверняка прожил. Человек носил чёрную рясу из плотной материи, был высок, широк в кости. Серое лицо украшала окладистая борода с проседью, волосы густые, волнистые, но давно нечёсаные и свалявшееся спадали на плечи. Поверх рясы на нём была телогрейка не первой свежести. На груди висел православный крест.

Внимательные глаза исподлобья изучали бойцов. На полицаев, а тем более на немцев они решительно не походили.

– Это он меня доской огреть хотел, – пожаловался Гулыгин.

– Прошу прощения, сын мой, – пророкотал поп. – Считай в рубашке родился. Извиняй, за чужого принял.

– Вы из этого монастыря, батюшка? – не подумав спросил Глеб.

– Ну что вы, – снисходительно улыбнулся священнослужитель. – Те кто был здесь уж давно в могилах лежат, а иных по свету разбросало. Он, милый человек, лет десять уже не работает. Я с Барковского прихода. Отец Кирилл, в миру Александр Сухомлинов, если угодно.

– Мы все из Барково, – произнесла женщина средних лет. – Это село в семи верстах отсюда. Фашисты в нём вторую неделю стоят. Наши их выгнать никак не могут. Местных восемь человек в полицию записалось, теперь зверствуют, перед хозяевами выслуживаются. Я, Анна Михайловна Колесникова, учителем в школе работаю. Это мой муж, Пал Палыч Колесников, – кивнула она на больного. – Председатель сельсовета, он же до войны возглавлял сельскую партийную ячейку. В армию по возрасту не взяли, куда уж ему. Это наш сын Фрол. А это Екатерина Андреевна, соседка, секретарём в сельсовете работала. Месяц назад похоронку на мужа получила.

– Ваш сын не а армии, Анна Михайловна?

– Да вы посмотрите на него, – женщина вздохнула. – Одна нога короче другой. Про голову вообще молчу. Бил себя в грудь, кричал что на войну пойдёт, только сапоги ему пусть разные выдадут. Мы уж и смеялись над ним, только невесёлый это смех.

Молодой мужик смертельно побледнел, спрятал глаза. Он выглядел не лучшим образом, растерянно переминался. Левая нога была вывернута, это видно и без всяких медкомиссий.

– Как немцы пришли Пал Палыча в моем подвале спрятали, – объяснила Екатерина. У неё был низкий грудной голос и печальные глаза. – Есть у меня там тайный уголок. Полицаи приходили, смотрели, да ничего не вы смотрели. Анну Михайловну и Фролушку тоже спрятали. А полицаям я сказала, что видела как они из села уехали. Огорчились они, так хотели Пал Палыча повесить.