Морозных степей дочь

— Всё просто, — не в силах сдержать хвастовство, поведала она. — Икотка — противное, но довольно слабое существо. Точнее, оно даже не живое, скорее, что-то вроде вещицы со злым наговором. Гусеница, что оказалась в тебе, не более чем форма, потому не пугайся ее вида. Подобный злой талисман обычно изготавливают из земли и волос какого-нибудь животного. На такой амулет и было наложено проклятье, которое сначала проглотил жердяй, а следом и ты через соринку в глазу. Если, к примеру, гости сидят за столом, и кто-то увидит у другого на губе или в еде волосок, обязательно об этом скажет, поскольку именно так икотка попадает в человека, вызывая недуг. Сам икотка слабый, а под чужим взглядом вовсе теряет силу: если кто заприметит, он уже и не может отравить человека. Теперь понятно? Оттого-то ты и не мог его почесать, ведь спину свою тебе никак не разглядеть! А стоило ему попасть под взгляд столь могучего, как я, существа, он ослаб и уже не мог уползти из-под пальца. Я лишь устранила зуд — единственное, на что он был способен — проклятье и распалось.

— Несчастный жердяй за все свои сто лет не нашел бы того, кто бы почесал ему спину.

— А ты и не ценишь, что тебе-то посчастливилось быть рядом со мной, добросердечной и мудрой снежной ли…

— Стоять! — отрезал он, трезвым умом оценивая произошедшее. — Но мы ведь так и не нашли серный камень.

— Какой серный камень? — обернулась она с по-детски невинным лицом.

— Сольвейг… — стиснул зубы Рэй. — Мне ведь и не нужно было убивать богинок, да?

— О, как раз нужно! — закивала она, чуть отступая. — В отличие от безобидного жердяя, богинки для жителей Умиры представляли взаправдашнюю угрозу. Как я и говорила, они могут запросто задушить или выкрасть младенца, похитить беременную девушку, вышедшую прогуляться, или иным образом навредить людям. Ты… да! Ты совершил истинно геройский поступок! — деловито щебетала Сольвейг, но продолжала предусмотрительно пятиться, видя, как наливаются гневом глаза напарника.

— Допустим, они были опасны. Но зачем, — вдохнул он, наступая, — зачем было копаться у них в кишках?!

— А знаешь, как говорят? Опыт — лучший учитель, и ты только что получил сто-о-оль ценный…

— Прибью, — покачал он головой, а Сольвейг поняла, что пора сматывать удочки.

Рэй махнул надломленным луком аки палкой — на большее он всё равно не годился — древко свистнуло, та ловко пригнулась, избежав удара, и пустилась наутек. Лисица залетела за дерево, Рэй ударил луком с одной стороны, девчонка выглянула с другой, он ударил там, но проныра уже припустила лесу. Он преследовал ее через сосновый бор, но попробуй, погоняйся за проворной лисой. Разозлившись, подхватил с земли пузатую шишку и метнул вслед!

Сольвейг, шестым чувством ощутив бросок, шмыгнула за сосну — шишка тюкнула по стволу. Выставив рыжую голову из-за дерева, она глянула на шишку на земле, затем на Рэя… показала язык и умчалась дальше. Герой, конечно, преследовал, вот только охвативший поначалу гнев очень быстро растерялся. Розыгрыш, конечно, удался на славу, однако впервые он увидел на ее лице улыбку! Да не ту зловредную гримасу, обыденно сопровождавшую издевки над непутевым героем, а искреннюю, почти детскую.

Скоро они добрались до кромки леса, который обрывался у зеленых полей Умиры.

Стрелок вышел на пашню, нагнав тут беглянку. Она по пояс стояла в густом, взволнованном ячмене, а ветер играл в ее карамельных волосах. Придержав прядь рукой, она обернулась и спросила хитро:

— Что, герой? Как тебе моя тренировка?

— Это вот так ты меня учить взялась?! Да я едва не поседел.

— Неблагодарный же из тебя последователь, — с прищуром улыбнулась она.

— Я не твой последователь.

— Ты ведь сам молил о знаниях, мечтал о том, чтобы стать умелым. Бескорыстная и премудрая лиса подарила тебе сражение, победу и первый личный подвиг! Глядишь, твоя мечница и близко на такое не способна.

Рэй усмехнулся:

— Вообще-то, да, это было круто. Но я рассчитывал, что ты поможешь мне одолеть богинок.

— Тем украв твою победу? Дай человеку рыбу и он будет сыт один день…

— Спасибо, что помогла справиться с икоткой, Сольвейг. Хоть и не упустила своего.

— Какая сухая благодарность. За освобождение-то от проклятья! Пользуешься ты моей добротой, — улыбнулась она, убирая прядь за ухо. — Успеешь на свою работу?

— Думаю, уже нет, придется отрабатывать завтра. Кстати, возьмешь себе? — протянул он резной гребешок с коротковатыми зубьями, по виду, сделанный из двух щучьих позвонков. Именно им пользовалась богинка.

Сольвейг опять сощурила глазки:

— И как прикажешь это понимать?

— Что опять не так? Это же просто гребень. У тебя нет своего, а космы вон какие. У Амадея ты расчесывала волосы гостиничным, я помню.