Морозных степей дочь

Рыжая осмотрела кости. Решив не оставлять в руке ни одной, она собрала все поодиночке, и, глядя скотоводу в ответ, встряхнула кубышку. Собралась уже метнуть кубики на стол, да в последний миг взгляд ее упал на желтую пуговицу, что лежала поверх монет. Движение вышло неуверенным — кубики веером выплеснулись из стакана, заплясали по столу, и одна костяшка, набравшая большую скорость, ударилась об угол, затем о лавку и улетела аж на середину залы.

Народ подобрал ноги, избегая хаотичных движений костяшки. По зале зашуршали взволнованные разговоры, а на столе рядком лежали кубики со значениями: 2, 2, 3, 4, 5 и пятый, который всё еще озорно вращался на полу, решал.

Главная костяшка утомленно опрокинулась на грань — корчму оглушила волна возбуждения! Рэй раздвинул зевак: единственная жирная точка глядела на зрителей, точно глаз! У Сольвейг пять по порядку, а это равный результат.

Лавка под Гомзой скрипнула, отлетела назад, точно на пружине! Усач вознесся над столом всем своим ростом.

— А-а! — зарычал. — Перекидывай!

— Тут ничья, — непреклонно возразила Сольвейг.

— У-ух, шнора! Нарочно на пол сбросила! — узорчатая венка на его виске злобно пульсировала.

— Значение-то от этого не меняется.

— Да ничья, бросайте оба заново, чего уж, — примирительно предложил кто-то возле стола, но тут же отлетел вдаль, получив легкий толчок от Гомзы.

— Ёнда! Помеха была, перекидывай! — грозил Гомза, раздувая плечи, а широкий лоб его блистал в свете многочисленных лучин и коптящих салом фитилей.

Сольвейг непреклонно покачала головой, настаивая на ничьей.

— Ух, жухляндра! — рыкнул он, голосом легко пересиливая шум корчмы, венка на виске расцвела розочкой, усы вспучились иголками. Он сжал массивные кулаки, которые весь этот неудачный вечер так и чесались кому-нибудь наподдать. Обозвал Сольвейг рыжей сивухой, что, вообще-то, оксюморон, треснул по столу и одним взмахом оттолкнул его в сторону, так что несколько кругляшей звонко заскакали по полу. Гомза схватил ее за хламиду, сорвав с лавки. Та попыталась вырваться, но скотовод уже поволок ее к выходу из корчмы, приговаривая:

— Всё мне выплатишь, жучка! Я те покажу, каково Гомзу обкручивать!

Кто-то попытался удержать силача, но тот, словно бык, смёл с пути всех. Рэй не стерпел, в два шага подлетел к двоим, повинуясь раскалившемуся адреналином сердцу, рванул Гомзу за плечо и, сам того от себя не ожидая, с хорошего размаху заехал точно по усам!

Удар был очень сильным. Пожалуй, такой даже сразу не повторишь. Но повторять и не пришлось, а последующие события смазались в памяти. На деле было как-то так: сначала геройский кулак уперся в онемевший от алкоголя череп вола, а через миг один крестьянский кулачище вознес героя, почему-то ставшего невесомым, под потолок, а другой так влепился в лицо, что корчма завертелась дикой каруселью — герой, пролетев через залу, врезался в кого-то аж у входных дверей, свалив человека с ног!

Вмиг возле игрального стола понеслась драка, которой некоторые уж битый час дожидались! Кто-то еще пытался остановить громилу, который раздавал тумаки всем подряд, молодые парни пустились отстаивать честь рыжей сударыни, а кто-то под настроение бросился в потасовку, не особо выбирая сторону. Кулачные забавы тут любили даже больше игр.

Мебель затрещала, здесь и там брякнули глухие удары, а дубовая лавка, вознесенная Гомзой, пролетела через обеденную, подчистую разнеся стол другой компании, которая сразу влилась в побоище. Дрались сурово: до выбитых зубов и сломанных костей, но, что примечательно, без настоящей злобы, а наоборот — весело да под задорный разбойничий свист! Кто упал, того более не трогали, лишних увечий не наносили — получил уже человек всё, за чем пришел; на Сольвейг, девушку, тоже никто не замахнулся, хоть она и оказалась в эпицентре.

Крики, отборная ругань, кровь, стук и бряк бесновались в корчме, пока наконец не громыхнуло:

— Мол-чать! — и тяжелая булава сотрясла стену так, что изба всколыхнулась.

Струйки песка опять свесились с потолка. Корчмарь дышал со злостью вырвал пудовую палицу из стены, оставив на бревне зияющую вмятину, закинул палицу на плечо и угрожающе приблизился к столу. Задиры замерли как вкопанные.

— Песьи отребья! Опять бардак у меня завели?! — заорал он, потряхивая оружием, да так борзо и убедительно, что никто не осмелился возразить.

Позади Рэя, который только-только возвращался в реальность, прозвучал шутливый бархатистый голос:

— Вот ведь это я не вовремя зашел. Ты как, лапоть, живой? — добродушно спросил тот, кого Рэй снес своим полетом.

Этот молодой сударь поднялся на ноги и манерно оправил дорогие одежды, которым, кстати говоря, было явно не место в такой корчме.

— Ну, судари родные, вижу, веселимся? — беззастенчиво окликнул он присутствующих.

— Дурьё лапотье! — рыкнул корчмарь, объясняя господину. — Опять из-за костей бардак у меня завели. Ух, спорынья на колосе! — всё потрясал он булавой, грозя бедокурам.