Морпех-3

— Да потому, Степа, что мы уже в немецком тылу, разглядел я тут один ориентирчик. Где-то северо-восточнее Новороссийска, приблизительно километров в десяти-пятнадцати от линии фронта, точнее не скажу. Карта в планшетке, полетный маршрут на ней отмечен, как к местности привяжешься, так и сориентируешься.

Помолчав, собираясь с силами, еще пару минут, Анатолий снова заговорил — медленно, словно бы обдумывая каждое следующее слово — на самом деле морпех понимал, что ему просто все труднее и труднее разговаривать:

— Слушай, а что ты там за песню имел в виду? Ну, когда товарищ твой пришел?

— Песню? А, понял. Так это ж знаменитая песня бомбардировщиков[5], ее сам Утесов поет, неужели не слышал?

Степан достаточно немелодично — к более музыкальному исполнению ситуация как-то не слишком предрасполагала, да и шумновато было — пропел-проорал известный куплет:

Мы летим, ковыляя во мгле,

Мы ползем на последнем крыле.

Бак пробит, хвост горит и машина летит

На честном слове и на одном крыле…

— Там дальше еще про сбитый «Мессершмитт» что-то было, только не помню, к сожалению. Неужто ни разу не слышал?

— Не довелось, увы. А песенка, видать, и впрямь хорошая, коль сам товарищ Утесов исполняет. Про пилотов, опять же. И слова правильные, — летчик с трудом перевел дыхание, бледно улыбнувшись:

— Ну, вот и все. Похоже, долетели, вон подходящее местечко, попытаюсь сесть. Повезло, что практически по курсу. Пристегнись, ремни под тобой. Дальше делай, что велю. И ноги на педали поставь, уже можно. Попытка у нас одна-единственная, второй не будет. Главное, не бойся. Просто слушай меня. Что б ни случилось — слушай меня.

Послушно нащупывая липкие от подсохшей крови привязные ремни (ни о какой брезгливости и речи не шло, старлей отлично осознавал, что от этого зависит его собственная жизнь), Алексеев бросил быстрый взгляд вперед. И ничего не понял. И где, спрашивается, летун высмотрел это самое «подходящее местечко»? Или он имеет в виду вон ту крохотную долинку между двумя невысокими, поросшими лесом горами? Похоже на то… да и никакая она не крохотная, просто высота еще достаточно большая, вот Степан и не угадал с масштабом. Впрочем, ему простительно, поскольку ни разу не летчик, да и самолет видел или с земли, или из десантного отделения.

— Приготовься… — прохрипел Анатолий. — Уже скоро…

Морпех снова взглянул сквозь остекление. Отстраненно подумав, что лучше бы, пожалуй, этого не делал. Долина — или как там ее правильно называть с точки зрения геоморфологии? Пологая седловина? Горная равнина? — стремительно приближалась, буквально с каждой секундой вырастая в размерах. Очень так пугающе быстро вырастая. Уже можно было разглядеть росшие на ее поверхности отдельные кусты и редкие деревца с припорошенными снегом елками.

Двигатель неожиданно замолчал. Настолько неожиданно, что в первое мгновение Степан даже не понял, что именно изменилось, и успел испугаться. Спустя секунду допер, что никакая это не поломка — пилот просто выключил его за ненадобностью, переходя в планирование. Ну, если еще можно планировать с высоты каких-то нескольких десятков метров, конечно…

— Держи штурвал, сейчас коснемся! — из последних сил выкрикнул летчик. — На себя тяни, на себя! Да помогай же, б…, сам не справлюсь!

Что именно Степан делал дальше, бездумно повинуясь отрывистым, буквально выхаркиваемым вместе с кровью и выступившей на губах розовой пеной, командам, он потом так и не смог вспомнить. Не отложилось в памяти. Просто нарезка, как уже бывало раньше, отдельных кадриков, практически не связанных друг с другом: опасно опустившийся нос самолета немного приподнимается, нехотя отзываясь на движение штурвала… мощный толчок — шасси коснулись грунта… металлический скрежет и протяжный стон рвущегося металла… еще один рывок, куда более мощный, стремящийся развернуть самолет боком, опрокинуть, разломить… транспортник резко проваливается вниз, ложась на брюхо — шасси все-таки не выдержало, слишком велика оказалась скорость… что-то грохочет, лязгает, хрустит и ломается… кромки крыльев рубят молодые елки и деревья, сминаясь и разлетаясь клочьями рваного дюраля… снова рывок… удар… скрежет… и финалом — оглушающая тишина, разрываемая лишь каким-то непонятным щелканьем, напоминающим звук остывающего мотора…

Помотав тяжелой головой, Алексеев проморгался, понемногу приходя в себя. В кабине заметно пахло бензином и горячим маслом — а вот запаха дыма, к счастью, не ощущалось, из чего он сделал глубокомысленный вывод, что самолет все-таки не загорелся. Попытался снять руки со штурвала… и не смог. Удивленно хмыкнув, все-таки разжал сведенные судорогой пальцы — буквально по одному. Задумчиво поглядев на тяжело упавшие на колени, заметно подрагивающие руки, отстраненно подумал, что пилотирование, похоже, все-таки не его. Нет уж, ну его нафиг, лучше десять раз с парашютом сигануть или еще один немецкий танк гранатой спалить, чем еще разок за штурвал сесть!