4. Я хочу водить её в театр. Приучить её хотя бы минимальной театральной культуре. Возможно, именно то, что её культурные знания – точнее не столько именно знания, сколько эмпирические познания – настолько поверхностны, нерегулярны, обрывочны, является причиной её тотального, постоянно просачивающегося дурновкусия: в кольцах, в фразах, в поведении в соцсетях, в мыслях, в избираемых сериалах и способах проведения свободного времени.
5. Я хочу, чтобы она поняла, что является признаком хорошего вкуса, а что – моветон и признак глупости, причём чтобы она это осознала сама, а не просто апроприировала чьи-то индивидуальные взгляды на жизнь.
___
На самом деле, я просто хочу от неё освободиться. Разорвать путы на моих крыльях, стереть грязь со ступней, убрать боль и грязную, пыльную, постоянную тоску из сердца, убрать мутность из головы. Я хочу стать свободной.
___
Я не могу. Я воюю с собственной головой, с собственным сердцем, воюю сама с собой, и даже не могу понять, это такой затянувшийся подростковый период или так будет до конца жизни. Если так будет до моего последнего дыхания, то я не уверена, хочу ли я в это играть.
Я взрываюсь. Я не могу в себя всё вместить. Меня спрашивают: "А ты хотела бы работать на Кипре?" – и я взрываюсь, потому что я захлёбываюсь даже в маленькой Греции, а если я попытаюсь распространить свои щупальца ещё и на Кипр, то одно из двух: либо я умру от перенасыщенности, либо стану дилетантом, и я не знаю, что из этого хуже. Население Греции меньше населения Москвы. 10,75 миллионов против 11,92 миллионов. Я не могу понять Грецию, я не могу понять греков, я не могу понять Москву, я не могу понять Россию, я не могу понять русских, и это меня убивает.
С каждым своим вздохом я умираю, и я не понимаю, как многие люди могут этого не замечать в себе. Когда я говорю при взрослых людях: "Ну мало ли, когда я помру, надеюсь, нескоро…" (это моя обычная присказка на всякий пожарный) – они пугаются и начинают тараторить, что конечно же нескоро, я же так молода. Как будто они не знают, что и кирпичи, бывает, падают, и машины, бывает, не успевают тормозить. Но для них я воплощение "нового, открытого пути" – и это меня убивает.
Мне скоро 20, но мне говорят, что мысли у меня брюзгливой старухи. Я циничная, но никто этого не замечает. Я ненавижу, когда меня называют солнышком, но я не могу перестать такой быть, я не могу поменять голос, я не могу поменять себя, я не могу перестать помогать людям, я не могу игнорировать очередь, я не могу жить пронырливо – и это меня убивает.
Одного из самых важных для меня людей на планете сегодня я мысленно сравнила с Люцифером, потому что Люцифер "любимый, но не желающий подчиняться", и я это ненавижу. Я ненавижу, когда что-то или кто-то не подчиняется моему контролю, когда что-то не в моей власти, когда я не могу влиять на что-то – я психую! Бессознательно я воспринимаю мир как огромный развалившийся конструктор, который мне нужно собрать, но это уже не подростковое "хочу спасти мир", это относится к самым близким: не делай шага без моего разрешения, иначе я начну стрелять. Ведь я знаю, как лучше, ведь только я знаю, как лучше, отойди, не трогай, иди поспи.
Иди спать. Я всегда так говорю. Всем, всегда. Способ заботы, способ унижения. Иди спать, мне без тебя легче, уходи, я всё сделаю сама, не смей просыпаться.
Я не одинока. Как получилось, что девушки в 20 лет чувствуют, что они УЖЕ не успевают, УЖЕ отстали, УЖЕ с трудом смогут догнать, если всё, о чём думают некоторые наши ровесницы, – это счастливая свадьба?
Такими мыслями мы хороним себя заживо, заставляем тело стареть вслед за мыслями. Девушка, мечтающая о свадьбе, будет персиком в 30 (если не родит, конечно, и то). Мы такими темпами превратимся в иссохший изюм: вкусный внутри, отвратительный снаружи.
Я боюсь всего этого, я боюсь жизни, я не хочу.
Когда меня спрашивают: "Ну почему ты не пойдёшь с ним гулять хоть раз? Он же хороший", – я потенциально понимаю, что да, он хороший, но я лишь потрачу время. Что за ужасный сдвиг сознания, когда главная движущая сила жизни – любовь – воспринимается как бесполезная трата времени? Нормально ли это, когда в 20 лет ты говоришь себе: "Я слишком ценю себя, чтобы встречаться с кем-то бесперспективным?" Я бы поняла себя, если бы я искала молодого человека по принципу симпатичности или денег, но понятие "перспективность" чем измерить? Ничем, Господи.
Мне нужна религия. Я жажду религии, но куда бы я ни обращала свой взор, я вижу недостатки. Всё испещрено недостатками: и христианство, и ислам, и буддизм, и индуизм (хотя индуистом даже нельзя стать, это национальная религия, а нео-индуисты – это всё равно, что "сам себе космонавт"). Скорее всего, недостатками, на самом деле, испещрена сама я. Сплошные дыры в эфемерном каркасе.