Вот тогда я и решил проверить, как повлияет на Дорофеича та дрессировка, которую не признавал Дуров. По примеру других дрессировщиков, я взял в руки прутик. Взял и говорю Дорофеичу сурово: «Эй ты, лодырь! Если не хочешь быть битым, поднимайся быстрее на задние лапы и хватай котлету зубами. Схватишь, так в награду еще две получишь. Как премию. А если ты, котюга поганый, не исполнишь мой приказ, я этим прутом спущу с тебя медвежью шубу». Что же вы думаете? Повлияло это на него? Точь-в-точь как на лодыря-двоечника просьба или объяснение учителя. Сощурился он, отвернул свою морду и даже не посмотрел на прутик.
Ну я все-таки угостил его прутиком. Сжался он в ком, уши прижал к голове, глаза сомкнул крепко-крепко и словно врос в пол. Я его «дрессирую», а он — ни звука! Решил, наверное, испытать мои нервы. Ну и ничего не вышло у меня. Дорофеич выпрыгнул в окно и до самого вечера не появлялся. Я убедился, что дедушка Дуров писал правду, и понял, что дрессировщик из меня не получится.
Только я не сразу прекратил дрессировку. На следующий день я из бумаги и лоскутков старой материи изготовил для Дорофеича генеральскую форму. Надел я на него узенькие брючки с желтыми лампасами, на плечи натянул красный китель с круглыми парчовыми погонами и желтой бахромой, а на голову — высокую-высокую шапку из бумаги. Поставил Дорофеича на задние лапы — не кот, а настоящий тебе Наполеон, только с усами. А усы роскошные: седые, как у старого гренадера из тех, которых я видел в кино. Ну и смешной же был Дорофеич в своей форме. Я водил его по дому, а он стеснялся. Закрывал глаза, отворачивался и, судя по всему, не хотел быть военным. Но, хотя Дорофеич и не пожелал маршировать по доброй воле, я все равно показывал его и маме, и папе, и многим другим. Все весело смеялись, а Дорофеич продолжал смущаться. А когда вырвался из моих рук, то утащил на чердак всю форму, да и растерял где-то и свой китель, и брюки, и высокую-высокую гренадерскую шапку.
С тех пор я навсегда отказался от дрессировки зверей. И вот теперь — морская чайка. Ну скажите, пожалуйста, разве не интересно было бы, если б эта чайка в благодарность за то, что я ее лечу, выполняла мои приказы?
— Чайка, чаечка, иди, я тебе дам рыбки!
Не идет. Я зову еще и еще, — будто и не слышит. Ну зря ты думаешь, что я тоже поленюсь, — я тебя сам поймаю!
Чайка бегает быстро — ноги-то у нее длинные. То в один угол, то в другой. Я даже шишку на лбу набил, наткнувшись на стропило. Кое-как все-таки поймал ее в одном углу. А когда поймал, она уже не вырывалась, сидела в руках тихо, знала, что буду кормить.
Как же быстро съела она всех бычков! И, кажется, не наелась. Но я умышленно так сделал. Я не выкладывал перед ней всю рыбу. Добрая половина осталась у меня. Когда я выпустил ее из рук, она побежала в угол. Тогда я достал остальную рыбу из-под сетки, показал ее чайке:
— Чаечка, вот еще рыба. Иди, глупенькая, поешь!
Она жадно смотрит на бычков, но не подходит. До чего же несообразительная птица! Можно ли такую дрессировать?
Держа рыбу на кукане перед собой, я начал приближаться к чайке. Она поглядывает на рыбу и в то же время удирает. Нет, без дедушки Дурова я с этим делом не справлюсь. А может быть, чайки вообще не поддаются дрессировке?
Я оставил рыбу около котелка с водой, а сам опять уселся на старых сетях. Спустя некоторое время чайка вышла из темного угла, приблизилась к воде. С минуту постояла она возле бычков, посмотрела на них довольно внимательно, но есть не стала. Я заметил, что она почему-то не берет бычков, лежащих на чердаке. А воткнешь рыбу в клюв, она перевернет ее с боку на бок и проглотит. Не поднесешь к самому носу — не возьмет сама. Уж очень она дисциплинированная.
Воду, однако, сама пила. Остановилась возле котелка, ткнула свою кривую саблю в морскую воду, набрала ее полный рот, как курица, запрокинула голову и проглотила. Это продолжалось долго. Должно быть, ей нравилась морская вода, и она смаковала ее. Но скорее всего, ей просто было жарко, как и мне, на чердаке,
Вздохнув, я встал. Нет, наверное, ничего не выйдет из такой моей дрессировки. Не получится из меня дедушка Дуров.
Я вспомнил, что Коська ждет меня. Сегодня он столярничает в своей мастерской. И я, махнув рукой на свою непослушную чайку, побежал в гости к Коське.
СЕМЬ РАЗ ОТМЕРЬ
У Коськи, как видно, дела не клеились. Он был сердит.
— Не мог позднее прийти? Или и твоя мама, как Асикова, только то и делает, что кормит сынка?
Коська возился со своим «спутником».
Я долго рассматривал ящик, похожий на маленький голубятник. Наконец спросил:
— А почему без окошка?
Коська насмешливо фыркнул:
— Разве бывают окошки в ракетах? Там же все герметически закрывается. Туда, брат, как попадешь, так разве только по телевизору увидишь, что делается снаружи. Я читал в одной книге. Но для кота нет смысла ставить телевизор.. — Все равно он ничего не поймет. А если и поймёт что-нибудь, то не расскажет.
Я согласился, что действительно коты-астронавты не нуждаются ни в окошках, ни в телевизорах.