Морская дорога

     - Привет, это мама, - сказала я, понятия не имея, что же мне говорить дальше.

     - Ой, мама, привет! А я как раз о тебе думала! - воскликнула она, и я сразу же поняла, что мне нужно сказать ей.

     - Знаешь, мне хотелось бы с тобой повидаться, - сказала я. - А может быть, и переехать куда-нибудь поближе к тебе, в какой-нибудь городок у вас на побережье. Осточертело мне тут одной!

     - В Клэтсэнде на Мейн-стрит висит сразу три объявления насчет того, что требуются официантки, - сказала она. - И знаешь, мам, платят тут вполне ничего.

     И тут я поняла, что она поостыла в своей любви к Иисусу, как-то договорилась с ним, что ли. Мне сразу полегчало, и я сказала:

     - Ну что ж! Я, пожалуй, на следующей неделе и приеду. В среду скорее всего. Может, подыщешь мне комнату в мотеле, пока я не устроюсь?

     - Зачем? У меня же свободный диван есть, - удивилась она.

     - Ирма, ты мою мать совсем не помнишь? - спросила я.

     Она засмеялась и сказала:

     - Нет! А что, я должна ее помнить?

     - Нет, - сказала я, - но я расскажу тебе о ней. Когда приеду.

     Но я так ничего и не рассказала. Похоже, в этом уже не было необходимости.

Тексты

     Сообщения приходили, думала Джоанна, то слишком поздно, то слишком рано, а потому никто и не мог разгадать зашифрованный в них смысл или хотя бы выучить язык, на котором они были написаны. И все же они приходили все чаще и чаще и были такими настоятельными, так непреодолимо влекли к себе, заставляя непременно прочитать их, что она в конце концов даже предпринимала попытки на какое-то время от них сбежать. На январь, например, она сняла маленький домик без телефона в приморском городке Клэтсэнде, где не было электронной почты. Она несколько раз жила там и летом, но зимой, она надеялась, будет еще спокойнее. Порой за целый день она не будет ни слышать, ни произносить ни единого слова! И действительно: Джоанна не покупала газет, не включала телевизора, и однажды утром, решив, что пора хоть по радио послушать какие-то новости, поймала программу на финском из Астории. Но послания все равно приходили. Слова были повсюду.

     Их письменное обличье особой проблемы не составляло. Она помнила, как увидела самое первое платье с письменностью - платье из набивного ситца с настоящими печатными буквами, которые использовались как элемент орнамента - зеленые или белые слова, переплетались с ветками гибискуса, выглядывали из-за чемоданов; названия "Ривьера", "Капри", "Париж" в виде абстрактных пятен были разбросаны по всему платью, иногда уходя в плечевой шов или в подгиб подола, иногда написанные правильно, а иногда и вверх ногами. Тогда это было, как сказала продавщица, "очень необычное" платье. Теперь же практически на любой майке был какой-нибудь политический лозунг, или высказывание (порой довольно длинное) какого-нибудь давно умершего физика, или как минимум название того города, в котором эта майка была сделана. Со всем этим Джоанна давно смирилась, она даже носила такие вещи. Но слишком многое стало каким-то чересчур очевидным.