Он стоял рядом с Джейн на узком тротуаре, встревоженно и неуверенно на нее глядя. Потом прошептал ее имя и коснулся своей рукой ее руки - осторожно, словно открытой раны.
Она быстро опустила руки, подхватила сползавшую с плеч белую шаль и, стиснув пальцы, скрепила ее на груди.
- Скажи мне, Лаф. Скажи честно: ты действительно считаешь, что имеешь право делать то, что тебе хочется?
Помолчав, он сказал мягко, но очень спокойно:
- Мужчина всегда имеет право делать то, что ему хочется. Это так.
Она посмотрела на него даже с неким восхищением:
- Хотелось бы мне быть такой женщиной, которая способна с этим мириться!
- И мне бы тоже очень этого хотелось! - воскликнул он шутливо, но в его голосе слышалось страстное желание. - Ах, Джейни, просто скажи, чего именно хочешь ты?
- Я думаю, что самое лучшее для меня - уехать на север, домой.
- На все лето?
Она не ответила.
- Хорошо, я приеду в сентябре.
Она покачала головой.
- Я приеду в сентябре! - повторил он.
- Нет. Я вернусь сюда сама - когда захочу! И.., если захочу!
Некоторое время они молча смотрели друг на друга; оба, казалось, были потрясены неожиданным взрывом ее гнева. Она обхватила себя руками под тонкой шелковой шалью, чтобы согреться. Легкая бахрома трепетала на ветру, несущем клочья тумана.
- Ты моя жена, и я приеду к тебе, - сказал он спокойно и твердо.
- Я не твоя жена, если для тебя жена - просто одна из принадлежащих тебе женщин!
Слова прозвучали фальшиво, точно отрепетированные заранее.
- Пойдем. Пойдем домой, Джейни. У тебя это уже превращается в идею фикс. И ты совершенно себя измучила. Пойдем. Зря мы сегодня собрались в театр. И ты, я надеюсь, не станешь устраивать мне спектакль прямо здесь? - Его красивое молодое лицо побледнело и выглядело страшно усталым. - Ты вся дрожишь, - сказал он и с искренней заботой обнял ее за плечи, стараясь покрепче прижать к себе, укрыть от ветра. А потом они двинулись в обратный путь по тем же улицам, по которым пришли сюда, и брели медленно, словно сросшиеся сиамские близнецы.
- Я ведь не лошадь, Лаф, - сказала она наконец, когда они прошли уже два квартала.
Он наклонился и, недоумевая, заглянул ей в лицо.
- Ты обращаешься со мной, как с Роани, когда она пугается стада коров. Успокаиваешь, говоришь всякие милые глупости, поворачиваешь домой...
- Не упрямься, Джейни.
Она промолчала.
- Я хочу обнимать тебя, защищать. Заботиться о тебе. Ты очень дорога мне и очень мне нужна! Ты - средоточие моей жизни. Но почему-то любые мои слова и поступки ты в последнее время переворачиваешь с ног на голову. У меня такое ощущение, что я уже и не могу ничего ни сделать, ни сказать так, как надо.
Он по-прежнему обнимал ее, и она чувствовала, как льнет к ней его тело, но рука его, лежавшая у нее на плече, казалась какой-то негнущейся, тяжелой, неживой..
- Мое единственное достояние - это уважение к себе, - сказала она. - И ты в значительной степени помог мне его обрести. Ты был как бы его частью. Лучшей его частью. Я так тобой гордилась! Теперь это все в прошлом. Мне пришлось отказаться от этого. Но больше я ни от чего отказываться не намерена.
- Господи, Джейн, я в который раз уже спрашиваю: чего же ты хочешь? Скажи ради бога? Ну что мне сделать?
- Играй честно.
- Что ты хочешь этим сказать?
- Ты и сам знаешь, что значит играть честно.
- А разве ты сама честно играешь, сводя меня с ума своими намеками, подозрениями и обвинениями? Это твое самоуважение так проявляется?
- Салли Эджерс, - прошептала она, словно стыдясь произносить это имя.
- Что? - довольно спокойно переспросил он и вдруг остановился. И сразу от нее отодвинулся. Потом довольно долго молчал и наконец сказал почти беззвучно:
- Я не могу с этим жить! Ты просто загнала меня своей ревностью, бесконечной слежкой, какими-то пробными, тренировочными скандалами, которые ты устраиваешь во имя своей победы надо мной. Я всегда считал, что ты достаточно великодушна.
Услышав это слово, Джейн поморщилась; ее лицо в туманном свете фонаря выглядело усталым и осунувшимся.
- Я тоже, - сказала она.
И почти сразу быстро пошла вперед, зябко кутаясь в шаль. Пройдя несколько шагов, она оглянулась. Он так и не сдвинулся с места. Она остановилась.
- Ты права, - сказал он негромко, но отчетливо, чтобы она хорошо его расслышала. - Это и впрямь бессмысленно. Я не понимаю, чего ты от меня хочешь, так что поступай, как знаешь!
Он повернулся и решительно зашагал прочь; звук его шагов вскоре затих вдали, а она все стояла и смотрела ему вслед, словно в нерешительности. Его стройная фигура с гордо поднятой головой вскоре почти слилась с темнотой и туманом, превратившись в неясное пятно.