Морская раковина. Рассказы

В просторных, залитых солнцем дворах, в тех же самых печах, где обжигается глина, девушки пекут сдобные и сладкие маисовые лепешки, какие пекут в монастырях.

Юноши продают эти лепешки. Они подъезжают на плотах к лодкам и пароходам и громко предлагают свой товар.

Старики и старухи здесь набожные; они составляют основную массу прихожан.

Солнце здесь так же нещадно палит, как и всюду в наших краях. А когда всходит луна, весь городок волшебно преображается. И тогда Самборондон являет собой самое подходящее место для красивого рассказа о любви.

Девочка монтувиа

Это ты, Каталина, цветок, выросший на самборондоиской земле!

Ты, отрада моего детства, светлая память о минувших днях, очаровательная дикарка! Ты родилась в нашем городке, тебя прижила неизвестно с кем любвеобильная колдунья Макловия, старая наша служанка.

О твоем происхождении рассказывают удивительные вещи. Если верить местным жителям, отцом твоим был приходский священник, согрешивший с Макловией. Соседи при этом клялись, что на нёбе у тебя крестик, а под языком — маленькая чаша со святыми дарами.

Передавая слух о том, что твой отец духовная особа, соседи прибавляли, что нья Макловия каждую ночь превращается в ослицу и бьет копытами в двери церквушки.

Другие уверяли, что ты плод любви твоей матери и разносчика-грека, который, согнув спину под тяжестью своего товара, ходил по большим дорогам.

А некоторые считали, что ты дочь старосты, которого после его смерти заменил другой, ничем не лучше первого.

Сама нья Макловия могла только сообщить, что ты «плакала еще у нее в утробе», слишком для тебя большой и темной, так что плакала ты, бедная крошка, мне думается, от страха.

Плачем в материнской утробе ты стяжала себе славу прорицательницы. От тебя ждали, что ты станешь предсказывать будущее, что ты станешь предостерегать людей от грядущих напастей. Незадачливая Сивилла! Ты никогда не могла угадать, в каком настроении моя старая тетка Сагрария. Ты подходила к ней, чтобы приласкаться, и непременно попадала под горячую руку. Тебе доставалось от нес чаще, чем мне, и теперь мне кажется, что ты всеми правдами и неправдами старалась избавить от наказания меня, своего любимчика, что ты принимала на себя удары, которые предназначались мне.

А делала ты это потому, что у тебя была необыкновенно добрая душа, и потому, что ты любила меня, как говорят в наших краях, всем нутром, о отрада моего детства, светлая память минувших дней!

Учительница жизни

Я научился у тебя многому — можно сказать, что ты научила меня жить.

Всем, что я умею, я обязан тебе, скромная моя учительница.

Ты научила меня держаться на воде, сильными взмахами рук выплывать из омутов и водоворотов. Ты научила меня лазить по раскидистым деревьям и доставать плоды с самых высоких веток.

Ты научила меня быстро вскакивать на гладкий круп коня. Ты научила меня разорять осиные гнезда и муравьиные кучи, убегать от злых собак и дразнить диких быков. Ты научила меня различать лесные шорохи. Ты научила меня подражать голосам разбушевавшихся стихий; благодаря тебе я узнал, что все, что есть в природе с виду безгласного и молчаливого, на самом деле всегда, всегда говорит, и страдает, и наслаждается совершенно так же, как люди и животные. Ты помогла мне лучше понять жизнь. И с тобой я познал радость чистого поцелуя.

Твои невинные детские поцелуи скрашивали мою горькую жизнь забитого сироты, придавленного железной пятой моей тетки Саграрии.

В пути

Когда мне пришло время учиться, тетя Сагрария решила переехать в Гуаякиль. Сердобольной сеньоре хотелось развернуть свою опекунскую деятельность. Жизнь в портовом городе открывала перед ней широкие возможности для того, чтобы растрачивать доставшееся мне от отца скудное наследство, которым она распоряжалась. Мое обучение должно было служить оправданием для ее расходов — расходов на шелковые шали, на лаковые туфли, на батистовые нижние юбки, на заупокойные мессы и панихиды.

Мы с тобой плакали, когда уезжали из нашего городка. Меня хоть немного радовало предстоящее путешествие на пароходе. А тебя не утешало и это. Как сейчас, вижу тебя в момент отплытия: в одной руке ты держала узелок с вещами, в другой — клетку с говорящим попугаем. Слезы текли у тебя по лицу, и глаза твои опухли. Когда моя тетка это заметила, она назвала тебя дурой, а потом начала драть тебя за ухо и драла до тех пор, пока ты не попросила у нее прощения.

За всю дорогу мы с тобой не перебросились ни единым словом.

Действие второе. Действующие лица, явления

В Гуаякиле наша жизнь стала совсем невыносимой. Это был наш крестный путь, наша голгофа, слишком поздно превратившаяся для каждого из нас в гору Фавор[19].

Тетка Сагрария не давала нам житья. Иной раз нам даже казалось, что она сошла с ума. Она била нас плеткой. Оставляла без обеда. Ставила па колени на мелкие камни и заставляла читать молитвы. Не разрешала нам ложиться в постель, требовала, чтобы мы всю ночь сидели, сонные и голодные. Заставляла нас часами качать ее в гамаке; она же в это время перебирала четки или читала толстые романы.