Морская раковина. Рассказы

Мой кузен Клаудио повалился ничком на каолиновый столик pi уже не мог сказать ничего.

Он умолк навеки, и эквадорская поэзия потеряла в ого лице поэта, произведения которого, возможно, вошли бы в антологии, а портовые кабачки лишились завсегдатая, который часто пил в кредит, но в конце концов расплачивался честно.

Объявление

Сегодня утром я прочитал в газете среди множества извещений о том, где что продается и покупается, краткое объявление: «Пропала девочка». В объявлении описывалась внешность и приметы убежавшего ребенка. Можно было понять, что девочка уже лепечет на своем невнятном, музыкальном, детском языке «папа», «мама», а может быть, и еще какое-нибудь слово.

Наверно, она широко улыбалась, показывая мелкие мышиные зубки, в которых, есть что-то очаровательное. Возможно, в ней рано пробудилось женское кокетство и она уже умела прищуривать свои черные глазки; может быть, в полной уверенности, что она причесывается, эта маленькая смуглая Лорелея обеими, ручками дергала себя за свои темно-каштановые кудряшки. Этому воплощению безгрешной радости, одетому в белое полотняное платьице, обутому в желтые атласные башмачки, окутанному облаком бледно-розовых лент, было всего лишь два года.

В описании этой куколки чувствовалось такое нескрываемое восхищение и такая неумелая хитрость сквозила в предложении вознаградить того, кто эту куколку найдет, что сразу становилось ясно: только мать могла написать так о своей дочери или же влюбленный о своей возлюбленной.

Это удивительное объявление, которое я прочитал сегодня утром, еще лежа в постели в своей комнате, залитой благодатным светом восходящего солнца, напомнило мне одну историю, происшедшую со мной в детстве.

И сейчас я хочу рассказать еще об одной пропавшей девочке. Вернее, я хочу не рассказать о ней, а воспеть ее.

Действие первое

Самборондон — хорошо защищенный городок. С севера его охраняют собаки. На юге его прикрывает извилистая река; она струит свои быстрые, таинственные, непроницаемые воды и словно хочет спрятать его на дне излучины. И городок благодарно улыбается ей.

Еще недавно, как раз в то время, когда произошла эта история, Самборондон искренне и глубоко любил свою реку Гуаяс. Теперь не то. Река приревновала его, рассорилась с ним и с каждым днем стала все дальше и дальше от него отходить, обнажая илистое дно, и теперь то, что было когда-то дном реки, широкой полосой отделяет се от городка.

Гуаяс придерживается старых, исконных обычаев. Она неисправима, и трудно предположить, что она когда-нибудь исправится. Она ненавидит все новое и гордится своим прошлым.

Говорят, будто в старину муж и жена, поссорившись, перегораживали брачное ложе. Нечто похожее на такую перегородку являет собою берег Гуаяса под Самборондоном. Гуаяс поступила так, как поступали наши предки.

За Самборондоном до самого горизонта тянется зеленая топь — там много голодных ящериц. Топь начинается на окраине городка — за кладбищенской стеной — и сжимает Самборондон в объятиях. Вот Гуаяс и приревновала городок к топи.

В этом давнем споре, тянувшемся веками, Гуаяс потерпела поражение.

По всей вероятности, городок заигрывал с обеими невестами, а они возненавидели друг друга.

Городок — маленький, хотя некоторые и уверяют, что он большой. Никто его не измерял. Люди там суеверные. У народа существует поверье: если кого-нибудь измерить, то он скоро умрет. Это, мол, все равно что снять с человека мерку для гроба. Может быть, это суеверие распространяется и на города, — вот почему никто и не мерил Самборондон. Бесспорно только то, что он тянется в ширину от одного заливного луга до другого, а в длину — от топи до берега реки.

Самборондон красив, как юноша. Его домики теснятся вокруг церкви, а затем разбегаются во все стороны вдоль улочек, которые начинаются у парка.

Женщины здесь пригожие и сильные; у них хорошенькие глазки, маленький рот сердечком, высокая грудь, упругие, стройные бедра, крепкие ноги. Почти все они, за исключением тех, которые происходят из семей помещиков, умеют шить, лепить и полировать различные изделия из глины. Они делают из нее большие горшки, искусно вылепленные кувшинчики и вазы изящной формы. Это местное производство, чудо нашего времени. Благородное занятие, которым жители этого края но праву гордятся.

Мужчины работают в поле, сутяжничают или крадут скот. Те, кто всем этим не занимается, посиживают на крылечке или слоняются по заросшим травой улицам. Они носят штаны из грубой хлопчатобумажной ткани, ситцевые рубашки, застегнутые до самой шеи, и соломенные сомбреро. Некоторые носят за поясом маленькие, остро отточенные мачете, похожие на кинжалы, или сабли военного образца. Это отчаянные головорезы, и здесь они не имеют себе равных. Беззаветно храбрые, они часто рискуют жизнью из-за сущего пустяка. Они любят играть в кости, любят петушиные бои и тростниковую водку. Им нравится скакать на необъезженных конях, им доставляет наслаждение смотреть, как степь ложится под копыта бешено мчащегося скакуна.