Морская сила(Гангутское сражение)

Пировали несколько дней, как всегда, пили до по­мрачения ума. Не все выдержали непомерную нагрузку. Саксонский посланник Кенигсен перебрал до то­го, что в темноте, переходя ручей, свалился в воду и захлебнулся. Вытаскивал его Павел Ягужинский, с недавних пор адъютант Петра. Случайно в кармане саксонца он обнаружил любвеобильные письма к по­сланнику от Анны Монс. В отличие от только что «расколотого» Орешка, для Петра так и остались не­раскрытыми тайные мотивы поступков любимой женщины. Ведь он уже подумывал жениться на своей фаворитке… Но протеже Лефорта вела двойную жизнь, оказалась легкомысленной и неверной.

Заныло где-то под сердцем у Петра. Прежде такого не испытывал. «Баба мне, царю Всея Руси, рога на­ставила».

Судьба моряка неразрывно связана с морем. На бе­регу он гость. Гость, он и есть гость…

Еще не прошло похмелье первой победы, а Петр устремился на Ладогу с Головиным и Меншиковым.

Во время осады Орешка все время под рукой был Федор Салтыков. Флотилия малых судов, построен­ная на Сяси, встретила петровские полки еще на Ла­дожском озере. На небольшой шняве Салтыков сопро­вождал караван судов к Нотебургу, сноровисто управ­лял судном.

— Пойдем поначалу к тебе на Сясь, — вспрыгнув на шняву, распорядился Петр.

На Сясьской верфи царя с небольшой свитой встретил Иван Татищев. На крайнем стапеле шпанго­уты обозначили головной фрегат. Плотники начали обшивать их досками.

— Первенец наш на Балтике. — Петр погладил шпангоут.

Вдруг скинул кафтан, выхватил у растерявшегося плотника топор, согнувшись, полез к корме. Там плотники веревками притягивали к шпангоутам очередкую доску обшивки. Через минуту рядом зазвенел топором неразлучный Меншиков. Весь день не выпу­скал царь топор из мозолистых рук, посмеивался:

— Гляди, отвык топориком помахивать, волдыри вскочили.

Вечером обговаривал с корабельщиками планы:

— Отсель пойдем на Свирь. Будем глядеть место для новой верфи, поболее вашей. Весной отвоюем Ниеншанц, а там море. Флот зачинать будем Балтий­ский — силушку закладывать морскую.

По берегу Свири пробирались на лошадях. Облю­бовали большую поляну на берегу.

— Быть здесь полю лодейному, — утвердил Петр.

Ни с кем из своих приближенных царь не общался столь часто и душевно в письмах, как со своим «дядь­кою» Федором Апраксиным. Из Воронежа к царю почта шла месяц, а то и больше. Но в походах по Севе­ру, пробираясь сквозь крепостные заслоны к морю, где все побережье сплошь принадлежало шведской короне, Петр на коротких привалах ждал вестей с южных рубежей. Там под присмотром Апраксина на верфях Воронежа прирастала морская мощь для осу­ществления державных замыслов о выходе в Черное море. Он же, адмиралтеец, надежно правил всей обо­роной и на Азовском море, поступал часто по своему разумению, не ждал царского повеления.

Прибыло два полка Охраны верфей от набегов та­тар, но в Москве почему-то указали им рубеж обороны чуть ли не под Харьковом. Опять поступил по своему разумению, разместил полки поблизости от верфей. О всех событиях донес царю, который с полками был где-то на пути к Архангельскому. «На Воронеже ми-лостию Божей все благополучно, и вода была превели­кая, какой давно не бывало, и кораблей выведено на устье 11, да еще ведут два корабля, «Божие предвидение», трудов твоих государевых, да «Черепаха» строения Осипа Ноя. Только безмерно жалею, что сей весны не отпустил в Азов, зело, государь, времени и воды жаль.

Еще милости твоей доношу: по указу твоему веле­но быть полкам для охранения Украины и стоять имвелено в Рыбном, а по моему размышлению, пристой­нее им стоять в близости от Воронежа, чтоб верстах в 10, или как воля твоя для охранения флота, дабы злодей, мусульманин какой хитрости не учинил».

Когда провожал в Архангельский Крюйса и Памбурга, те недоумевали: «Для какой цели?» Апраксин шутя успокаивал офицеров:

— Там не Воронеж, государь вам скучать не даст, шпагами баловаться времени не будет.

Вчерашние морские забияки хохотали, не подо­зревая, что одному из них судьба уготовила смерть от шпаги в тех местах…

По указу царя Федор Матвеевич Апраксин отпра­вил на Белое море сотню матросов и сам схватился за голову. Настало время самому плыть к Азову, а эки­пажей кот наплакал.